Хранитель забытых тайн - [2]

Осборн выходит из толпы; это человек средних лет, в простой одежде серых тонов и в дешевом парике. На лбу большое бурое родимое пятно, зубчатые края которого наползают ему на правую бровь. У постели Генриетты Анны он опускается на колени и наклоняет голову, чтобы лучше слышать ее слабый, хриплый голос. По мере того как он слушает ее невнятное бормотание, глаза его округляются и голова начинает дрожать. Он явно не желает исполнять то, что она ему поручает, хотя отказом рискует быть обвиненным в измене. Генриетту Анну охватывает возбуждение. Мадам Северен подвигается ближе, она готова в любую секунду прекратить эту опасную беседу. Принцесса делает ей знак удалиться и только потом с усилием стаскивает с пальца тяжелый золотой перстень. Она кладет его в раскрытую ладонь Осборна. Тот смотрит на него так, словно прежде никогда не видывал подобной вещицы.

Он поднимает голову; на его лице выражение крайней тревоги. Принцесса делает горестный вздох и откидывается на спину; тело ее содрогается от боли. Мадам Северен призывает епископа, в комнате поднимается суматоха, придворные расступаются, давая ему пройти. Епископ устремляется к постели, но поздно: последний хрип принцессы достаточно громок, чтобы все или почти все поняли, что она испускает дух. Потрясенный вздох раздается по всей комнате, болтовня придворных смолкает. Перстень выпадает из руки Осборна и катится по полу, сверкая, как золотистый солнечный зайчик. Наконец он стукается о стенку, валится на бок и вертится на одном месте все быстрее и быстрее, и в наступившей тишине отчетливо слышен его металлический звон.

Принцесса Генриетта Анна, твой дорогой друг и мой ангел, ушла от нас. Солнце, освещавшее нашу с тобой жизнь, угасло, увы, слишком рано. Мне остается сказать только одно: letum non omnia finit. Смерть — это еще не конец.

Остаюсь твоим смиреннейшим и послушным, и пр. и пр.

ГЛАВА 1

Лондон, 4 ноября 1672 года

Из своего дома на Портсмутской улице она выходит, держа в руке деревянный чемоданчик с гладкой ручкой из слоновой кости и с потускневшими медными заклепками. Сейчас начало ноября, день клонится к вечеру. На улице пусто и холодно, и земля в этот пасмурный день покрыта слоистыми пятнами инея; с каждым шагом ее деревянные башмаки ступают на тонкий лед застывших луж и с треском проваливаются в грязь. В самом конце Берч-лейн она поддергивает чемоданчик, перехватывая его крепче, — он довольно тяжел, а она слишком хрупка; в висках стучит, и не покидающая ее тупая боль становится еще сильнее. К своему полному смятению, она уже знает, что малейшее беспокойство лишь усиливает эту изматывающую боль: неожиданное движение, резкий звук, даже быстрый промельк птичьего крыла, пойманный боковым зрением. Тогда она опускает чемоданчик на землю, расцепляет поцарапанные металлические защелки и, перебрав аккуратно уложенные в нем пузырьки и склянки, находит то, что ей сейчас нужно. Однако уже поздно, и ей надо поторопиться. Она встает и отправляется дальше. Улочки, по которым она идет, почти совсем пусты, на пути ей попадается всего несколько прохожих, которые, как и она сама, похоже, хотели бы поскорей добраться до своей цели. А ее цель — узенький переулок неподалеку от Ковент-Гардена, где стоит некогда великолепный дом, в котором есть ветхая комнатка под самой крышей. Когда она переходит Миддлбери-стрит, облачка белоснежного пара, вырывающиеся у нее изо рта при дыхании, еще долго висят в воздухе.

Дойдя до Стрэнда, она останавливается: вся улица кишит людьми, лошадьми, овцами и хрюкающими, покрытыми коркой грязи свиньями, которые роются в сточной канаве. Осенний вечер короток, и до темноты, перед тем как отправиться домой, надо успеть собрать товар, и продавцы в магазинчиках и уличные торговцы оживленно бегают и суетятся. По воздуху стелется голубоватый угольный дым из каминов и печей, насыщенный ароматами жареного мяса и лука. А снизу, из узкой, проходящей прямо посередине улицы сточной канавы, где копаются в отбросах свиньи, поднимается вездесущий запах разложения и гнили. Утренняя гроза смыла часть нечистот, но эти канавы в Лондоне всегда грязны. Меж обглоданных костей и кусков отбросов и падали зеркальным блеском сверкают пятна дождевой воды, но в них не отражается ничего, кроме затянутого тучами серого неба.

Она откидывает капюшон плаща; длинные темные локоны буйных ее волос рассыпаются по плечам. Она смотрит на толкотню куда-то спешащих людей, на прозрачные и яркие магазинные витрины, в которых отражается свет окутанных туманным ореолом медных уличных фонарей на фоне темнеющего неба, и ей порой кажется, что счастье в этом мире существует, что оно совсем близко, что еще немного — и оно придет и к ней тоже. Канун Дня всех святых[3] только что прошел. Это ее любимое время, по крайней мере, так было когда-то. Этот час прохладных осенних сумерек, перед тем как на землю опустится первая ноябрьская ночь, всегда был полон для нее особого очарования. Когда она была моложе, ей казалось, что именно это состояние сопутствует любви или хотя бы надежде встретить ее. Теперь же он для нее почти ничего не значит, кроме пустой и бесплодной жажды чего-то.