Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса - [165]

Усумасинту называют майяским Нилом. Но Нил течет почти прямо в плоской пустыне, затопляя свою долину в определенные сроки. Усумасинта же петляет в горах, несется по ущельям, потом расширяется и замедляется, степенно выписывая длинные излучины по равнине. Но при всем при том в стране, жители которой не знали колеса, лошадей и лам, река являлась наилучшей транспортной артерией.

Рассвет окрасил небо в густой грязновато-сиреневый цвет. Над головой висели не обычные облака — то был пепел Сан-Мартина. С женской стороны появился Па’Чан — Сломанное Небо, сегодняшний Яшчилан. Город стоял на стрелке речной излучины, а потому с трех сторон, как Константинополь, омывался водой, а с четвертой его защищала крепостная стена. Фасады дворца выходили на реку, чтобы все видели, как богаты его хозяева; пять пролетов широких лестниц для паломников по склону главного холма поднимались к пятимульному акрополю. Основатели Яшчилана выбрали идеальное место, поскольку чужестранцы могли подойти совсем близко и прогуляться по всей излучине, но вот атаковать город с воды было непросто. Резвое течение затрудняло высадку, да и причалить к берегу осмелился бы только очень умелый капитан. А если бы кто и попробовал, то горожане легко перегородили бы сетями реку выше и ниже по течению и уничтожили бы нападающих.

Мы описали последнюю петлю вокруг холма и прошли под халах бе, большим подвесным мостом с двумя громадными квадратными пирсами в тридцать шесть футов шириной и шестьдесят футов высотой, с шестидесятифутовой подъездной дорогой и двухсотфутовым пролетом посредине. В 664 году халах бе являлся самым крупным подобным сооружением в мире — и не имел себе равных, пока в Праге в 1377 году не построили Карлов мост. Вдоль вымощенного берега на шестах, словно желтые пугала, болтались сорок обнаженных тел. Когда мы подплыли поближе, я разглядел, что это набитые чучела. Пожелтели они потому, что их обработали млечным соком. Кожу убитых пленных, видимо, набили кукурузными рыльцами, отчего руки и ноги по форме стали напоминать сосиски, а вместо голов насадили полые тыквы. Хун Шок сказал, что четверо из них — это кровные из ишианского дома Летучей Мыши-Вампира, захваченные во время неудачного рейда шесть лет назад. Пока он говорил, наша головная лодка уткнулась в берег и один из людей 12 Каймана выпрыгнул на землю. Он миновал набережную, вскарабкался по трем рядам свай, пробежал по площади к чучелам соплеменников, добавил сверток к горке подношений у них под ногами и, когда уже казалось, что он останется на берегу один, успел запрыгнуть в замыкающее каноэ. Другие кровные принялись громко свистеть ему — аналог одобрения. Понты.

В тени моста вдруг что-то заблестело. Неужели пошел снег? Я поднял голову. Мост в пятидесяти футах над нами имел ширину десять футов и удерживался двойным рядом веревок толщиной футов по шесть. Наверху, любуясь на сотни лодок, стояли люди — мужчины и, что необычно, горстка незамужних женщин из великодомов. Одна из них вытряхивала из корзинки белые хлопья, и они широкой дугой разлетались над рекой. Хун Шок рискованно перегнулся через борт, поймал несколько «снежинок» и съел на удачу. Это был попкорн.

По мужскую сторону от нас здания становились все крупнее и шикарнее, и наконец я понял, что это Йокиб’ — самый главный соперник Яшчилана. Его называли Принцессой Драгоценных Городов, а много лет спустя нарекут Пьедрас-Неграс. Йокиб’ в переводе означал «Вход» или «Порог», считалось, что тут есть пещера, которая ведет к главному хипбольному полю Шиб’алб’ы — Подземного мира. Если Яшчилан был городом персикового цвета, а Иш — бирюзового, то Йокиб’ — желтого, да что там — невыносимо насыщенного желтого, почти точного соответствия желтого светлого кадмия из «Блокс»,[605] окаймленного черным, даже в этом рассеянном пепельном свете он слепил глаза. Долину, украшенную строениями правильной геометрической формы, словно нарисовала Бриджит Райли[606] для демонстрации муарового эффекта. Из мерцающего воздуха выступало крутое ребро главного мула чисто желтого цвета, по которому ползали строители, покрывая его штукатуркой, словно бумажные осы, отделывающие поверхность сот. Последнюю часть пирамиды возвели примерно к’атун назад, когда армия Йокиб’а уничтожила два города-соперника и захватила тысячи пленных; известка была изготовлена из истолченных костей врагов, как дворец Грязи и Крови в Дагомее. Я насчитал пятьдесят четыре головы, выставленные у речных ворот. Не так уж и много. Выглядели они как новенькие, отчего я предположил, что это муляжи из дерева. Но с близкого расстояния разглядел, что старые — на кольях пониже — сморщены. Значит, они настоящие, только их почистили, просолили, натянули на глиняные болванки, смазали, подкрасили, а во время дождя, вероятно, укрывали. Их имена и даты пленения вытатуировали у них на лбах, должно быть, еще при жизни несчастных. Губы сшили и чем-то набили для пущей естественности, а в глазницы вставили белые камушки, отчего казалось, будто головы смотрят на вас. Вероятно, мозги, язык и все остальное извлекли, чтобы они не разлагались внутри. По крайней мере, черепушки не были такими иссохшими, как головы в Небесном дворце. Или те, что оставляли на съедение червям на Темпл-Бар