Хранитель - [55]

— Василий Иванович, что происходит? Что за нелепая шутка?

— Я смотрю, вы меня уже узнавать стали. Это хорошо, значит, идёте на поправку, — произнёс заведующий.

— Да что тут, чёрт возьми, происходит? — вновь закричал Ручкин и яростно забился, пытаясь встать.

— А может, и не идёте на поправку, — задумчиво произнёс психиатр.

— Развяжите меня, — успокоившись, произнёс журналист.

— Пока не могу. В целях безопасности других больных, медперсонала, да и, собственно, вашей.

— Хорошо, давайте поговорим.

— Давайте, — сказал Рыбин, усевшись на край кровати.

— Что я здесь делаю? — медленно и отчётливо проговорил Пётр Алексеевич.

— Вы находитесь на лечении, в психиатрической больнице, — с такой же интонацией ответил врач.

— Допустим. И как же я здесь оказался? Ведь мы с вами только утром расстались.

— Голубчик, мы не расстаёмся с вами уже три месяца.

— Какие три месяца? — вновь вспылил Ручкин. — Что вы несёте? Вы пьяны?

— Вы ничего не помните? — с лёгкой иронией спросил Рыбин.

— Нет.

— Это бывает. С другой стороны, то, что вы вышли из своего выдуманного мира, это уже прогресс, так что ничего, голубчик.

— Какого мира? Я вас не понимаю, объясните.

— Объясню. Вы попали ко мне в отделение три месяца назад с сильным галлюцинозом и бредом. Всё твердили про какую-то красную землю. Дальше состояние ваше ухудшалось, вы называли себя хранителем и даже умудрились однажды во время приёма пищи ткнуть ложкой в грудь нашего доктора, Самуила Степановича. В конце концов вас пришлось принудительно зафиксировать, чтобы вы никого, и себя в том числе, не покалечили. Но я смотрю, терапия дала положительный результат. Хотя, признаюсь, вы очень интересный случай.

— Этого не может быть?

— Почему?

— Доктор, кто я? — растерянно спросил журналист.

— Вы Ручкин Пётр Алексеевич. И я рад, что вы успокоились. Будете и дальше себя хорошо вести, мы вас отвяжем.

— Я не верю. Это всё не по-настоящему.

— Наш мозг — вообще удивительная штука, — по-доброму улыбнувшись, ответил психиатр и погладил журналиста по плечу.

— А как же Фрол, Аветис? Их тоже не было?

— Кто такой Фрол, не знаю. Наверное, очередная ваша галлюцинация. А насчёт Аветиса, посмотрите налево, — снова улыбнувшись, ответил заведующий.

Ручкин медленно повернул голову вправо: мужчина, поющий песни, затянул композицию Шарля Азнавура. Журналист вгляделся в его лицо и с ужасом обнаружил, что это был Аветис.

— Не может быть, — произнёс Пётр Алексеевич и обессиленно уронил голову на подушку. — Скажите, Василий Иванович, вы знакомы с Геннадием Викторовичем Монаховым? — попытался ухватиться за последнюю соломинку журналист.

— Конечно, знаком. Это мой друг. А вам, Пётр Алексеевич, нужно успокоиться и принять таблеточку.

Василий Иванович достал из кармана блистер, выдавил одну таблетку и протянул руку ко рту журналиста.

— Ну же, Пётр Алексеевич, будьте послушным пациентом, откройте рот.

— Что это?

— Это седативный препарат.

— А где Геннадий Викторович? Он не мог меня бросить? Он меня навещал?

— Конечно, навещал, — успокаивающе проговорил доктор. — И ещё раз скоро придёт.

— Неужели всё то, что со мной было, это лишь плод моего воображения? Не могу поверить. Ведь всё было как наяву.

— Реальность порой бывает обманчива, — хитро ответил Рыбин.

— А ведь ещё вчера я сидел с Геной и пил его любимый коньяк. Вы же знаете, он обожает крепкие напитки. Неужели этого не было?

— Было, не было — вам сейчас трудно во всём разобраться. Ничего, выпьете ещё с Геннадием коньячку, да мы все вместе выпьем, когда вы вылечитесь. Откройте рот, выпейте таблеточку.

— А ведь Гена любит пиво, и крепкие напитки у него не в почёте — это раз. — Насмешливо проговорил Пётр Алексеевич. — Но вы не могли об этом знать, потому что не знакомы с ним. Это два. И как так получилось, что я с московской пропиской лежу в Туле? Потому что вы не знаете, откуда я. Это три. Аветис, конечно, похож, именно так он, наверное, выглядел пятьдесят три года назад, но как сейчас он выглядит, вы знать не можете. Вы воспроизвели его образ таким, каким видели его тогда. Это четыре. Ну и, в конце концов, поправьте рукав, господин Иванов, шрам видно. Это пять.

— А ты наблюдательный, — проговорил доктор. Лицо его начало стремительно меняться, и перед ним возник Иван.

— Так что за цирк, Ваня, и где я нахожусь? — спросил журналист.

— Это не цирк, — пожимая плечами, произнёс Иванов. — Это твой сон. Ты уж прости, я тут чуть-чуть пошалил.

— И как ты в него попал? Как это всё работает?

— Да элементарно. Все хранители приобретают после расставания с кинжалом какую-нибудь способность. Вот это твоя.

— Моя способность — сны? — удивлённо произнёс Ручкин.

— Да, но непростые. Со временем поймёшь.

— И что же ты делаешь в моём сне? — зло спросил Пётр Алексеевич, дёрнув руками. Вязки на руках порвались, и он смог сесть и посмотреть прямо в лицо Ивану.

— Дело в том, что это не совсем я.

— А кто?

— Я его душа. Иванов сошёл с ума, а я нет.

— Не понял?

— А чего тут непонятного, — произнёс Иван, пряча руку в карман. — Ни разу с душой не разговаривал?

— Нет. Во всяком случае с чужой.

— Из-за того, что Аветис когда-то ранил нас кинжалом, мозг не выдержал и сошёл с ума. Хотя это, наверное, не самый плохой вариант. Могли вообще умереть. Но вот теперь связь с мозгом нарушена, и я не могу управлять этим телом.