Хранитель - [43]

— Алло, — раздался голос Монахова в трубке.

— Здорово, Гена, — поприветствовал его журналист, — как жизнь, как Новый год встретил?

— Хорошо, — сумбурно ответил Геннадий, — ты даже не представляешь, зачем я тебе звоню!

— Ты меня прям заинтриговал. И зачем же?

— Сидел я вчера в компании одного уважаемого человека за чашечкой чая, и он мне кое-что интересное рассказал.

— Даже так! Что за человек? Что рассказал?

— Одноклассник мой. Работает заведующим отделения в психиатрической больнице.

— Всегда приятно иметь друга-психиатра, — весело подметил Ручкин, — особенно в наше время.

— Ты не спеши ёрничать, — осадил его Монахов, — он частенько, когда мы встречаемся, рассказывает мне интересные случаи.

— Кто о чём, а вшивый о работе.

— Да подожди ты, дай договорить.

— Всё, молчу, говори.

— Поступил к ним недавно пациент, без документов, без всего. Кто, откуда, неизвестно. Но самое интересное то, что пациент мнит себя каким-то божеством. Называет себя чуть ли не богом и всё время повторяет, что расправится с хранителем.

Ручкин напряженно замолчал.

— Чего молчишь-то? — спросил Геннадий.

— А что сказать? Мало ли какой бред несёт психически больной человек.

— Ну да, ну да. А ещё он произносил такие слова, как кинжал и Анна. Никаких ассоциаций не всплывает?

— Всплывает, — недовольно ответил Пётр Алексеевич. — Но мало ли тому объяснений?

— Какие, например? — удивлённо спросил историк.

— Мог где-то слышать, например от Анны Серафимовны. Кто знает, чем она занималась последние пятьдесят лет? Или, например, Аветис кому-нибудь проговорился, а тот со временем сошёл с ума, вот теперь это и всплывает при болезни в виде бреда.

— Ну, вроде как логично, но, согласись, странно. Ты бы не хотел проверить эту историю?

— Нет, — категорически ответил Ручкин. — Даже если этот человек и имеет какое-нибудь отношение к хранителям, это уже не моё дело. Я сложил с себя полномочия. Да и приключений с меня хватит. Наелся я ими на всю жизнь.

— Ты уверен?

— Да.

— Ну что ж, — произнёс Геннадий, — значит, тебе пора как журналисту на покой. Ну, ничего, будешь вести какую-нибудь кулинарную передачу, писать статьи про надои коров. Тоже ведь работа. Но, если передумал, я договорился на завтра с врачом, он разрешил поговорить с этим пациентом.

— Пока, — злобно ответил Пётр Алексеевич, — и отключил телефон.

Приоткрыв окно, он закурил сигарету и включил радио. Откинувшись на спинку сиденья, он с шумом выдохнул дым в белый потолок автомобиля. Конечно же, он поедет. Никуда не денется. Осталось только объяснить жене свой очередной отъезд в праздничные дни. Выкинув недокуренную сигарету в окно, он воткнул передачу и тронулся в сторону дома.

* * *

Автомобиль подъехал к шлагбауму и остановился.

— Всё, дальше пешком, — сказал Монахов, кряхтя, вылезая из машины.

Ручкин заглушил мотор, закрыл дверь, пикнул сигнализацией и огляделся вокруг. Территория больницы была большая. Они стояли возле шлагбаума, рядом с которым располагалась будка охраны. Вдали виднелись множественные корпуса больницы. Среди них были как двух-, так и пятиэтажные здания.

— Сколько же здесь корпусов? — спросил журналист.

— То ли шестнадцать, то ли двадцать, — точно не помню, — ответил историк, поёжившись от холода.

— Ого, — присвистнул Пётр Алексеевич.

— И это только те, где содержатся больные. Плюс ещё здание администрации и всякие хозяйственные постройки.

— Признаться, я в таком учреждении первый раз.

— Когда-то надо начинать, — подбодрил его Монахов, хлопнув по плечу. — Ну что, пошли?

Они двинулись в путь по аккуратно расчищенной от снега дорожке. Журналист шёл, с любопытством рассматривая местные окрестности. Постройки были старые, некоторые даже очень. Везде на окнах были решётки, и на улице не было ни души. Территория поражала размахом. Между корпусами было насажено большое количество деревьев, возле некоторых зданий были огороженные деревянным забором площадки для прогулок.

Наконец они подошли к пятиэтажке. Из неё выходило два подъезда, по одному в каждом конце здания. Геннадий Викторович уверенно открыл дверь и начал подниматься по лестнице.

— Нам на третий, — сказал он идущему позади Ручкину.

Они поднялись на третий этаж и остановились возле единственной железной двери с надписью: «Психиатрическое отделение № 1». Возле двери был звонок. Монахов коротко нажал на него и отступил от двери. Через минуту послышался звук ключей, вставляемых в замочную скважину. Дверь со скрипом отворилась, и в проёме показалось недовольное лицо медсестры.

— Чего надо? — произнесла обладательница белого халата.

— Нам к Василию Ивановичу, — произнёс Монахов.

— Сейчас узнаю, — произнесла женщина и захлопнула дверь, заперев замок.

— Строго тут, — заметил Ручкин.

— А то, — согласился с ним историк.

Минуты через две процедура повторилась. Послышался звук поворачиваемого ключа в замке, и дверь отворилась. На этот раз это был Василий Иванович.

— Привет, Вась, — произнёс Геннадий.

— Здорово, Ген. Давайте проходите, — сказал врач, впуская посетителей и торопливо закрывая дверь.

Пётр Алексеевич оказался в длинном коридоре, который простирался налево и направо. Вдоль стен коридора было множество дверей. В правом крыле были больные. Кто-то сидел, прислонившись к стене, кто-то ходил взад и вперёд, а кто-то с интересом наблюдал за журналистом, что-то говоря и показывая на него пальцем.