Хранитель - [32]

— А что Фрол? Он жив, здоров, у него есть руки и ноги. Он там же, где и был, на красной земле. И на том пусть скажет спасибо, я и так для него в своё время много чего сделал.

Было видно, что этот момент Семёнову неприятен.

— Тебе, наверное, интересно, почему ты здесь? — продолжил бывший глава Красного Богатыря. Дело в том, что у тебя кое-что есть, что нужно мне. Тебе, может быть, хочется знать, откуда у меня эта информация?

Захар Аркадьевич сделал театральную паузу.

— Анна Серафимовна сказала.

— Это неправда, — возразил журналист. Она даже мне толком ничего не сказала.

— А мне сказала. Но обо всём по порядку, — видно было, что Семёнов смаковал каждую фразу. — Сижу, значит, в доме у батюшки, или прячусь, тут как посмотреть, гляжу, Анна Серафимовна выходит из церкви. Я хотел просто поговорить. И знаете, что я узнал?

— Что? — напрягся Ручкин.

— Оказывается, есть такой кинжал, в лезвие которого вделан элемент копья Лонгина. Я думаю, вы, господа, — кивнув на историка и журналиста, — не меньше меня знаете, какие возможности оно даёт. Но не меньшие силы даёт и этот кинжал. У кинжала есть хранитель, который бережёт его от людей, пытающихся завладеть им в корыстных целях, ну, таких, как я. Предыдущим хранителем была Анна Серафимовна. Бывает же, подполковник КГБ и хранитель. Теперь хранитель вы, Пётр Алексеевич.

— Она не могла вам этого рассказать, — стиснув зубы, проговорил Ручкин.

— Она и не хотела, — произнёс довольный Семёнов. — Но у меня была волшебная таблеточка, заботливо спрятанная в подкладку брюк. Эту таблеточку мне в своё время дали люди, на которых я работал. Ну так, на всякий случай, мало ли кого разговорить. Анна Серафимовна, конечно, не хотела её глотать, но тут мне пришлось немного применить физической силы. Знаете, Пётр Алексеевич, не люблю бить женщин, особенно пожилых. Но жизнь — штука не простая.

Журналист напрягся, готовый броситься на Семёнова в любой момент.

— Вы, наверное, догадываетесь, что это за таблетка. У спецслужб, оказывается, богатый арсенал. Есть сыворотки правды, есть таблетки правды, и наверняка есть много чего ещё. А знаете, что самое печальное, Пётр Алексеевич?

— Что? — спросил Ручкин на выдохе, боясь услышать ответ.

— У пожилых и слабых здоровьем людей эта таблетка через несколько часов вызывает остановку сердца.

С диким рёвом Пётр Алексеевич бросился на Семёнова, несмотря на связанные руки. Люди в масках не дали ему завершить этот бросок, сбив с ног. Ручкин лежал на полу, тяжело дыша, и смотрел на Захара Аркадьевича.

Захар Аркадьевич ликовал. Это был его звёздный час.

— Месть — блюдо, которое подаётся холодным, — произнёс Семёнов, улыбаясь. — А теперь скажите-ка мне, товарищ журналист, где кинжал? Это ваш единственный способ остаться в живых.

— Вы всё равно не сможете к нему прикоснуться, — ответил Пётр Алексеевич.

— А я и не собираюсь. Чтобы им обладать, не обязательно его трогать. Ну так где?

— Потерял.

— Пётр Алексеевич, ни к чему это геройство. Таблеток волшебных у меня больше нет, но есть множество других способов заставить вас говорить. Мне, признаться, не очень нравится вид крови, так что давайте не будем тратить моё время и ваше здоровье.

Ручкин молчал.

— Ну хорошо, — произнёс Семёнов. — Я вижу, вечер перестаёт быть томным. Сегодня я никуда не спешу, и до утра я совершенно свободен.

С этими словами он достал из кармана секатор, пощёлкал им в воздухе и произнёс:

— Начнём с пальцев, Пётр Алексеевич. Неудобно будет, наверное, писать статьи, имея неполный набор на руках.

Журналист дёрнулся.

Захар Аркадьевич постоял, подумал, а потом решил:

— А начну-ка я, пожалуй, с вашего приятеля, а вас оставлю на десерт. Вы точно хорошо подумали, Пётр Алексеевич?

— Мне вам нечего сказать, — не очень уверенно произнёс Ручкин.

— Ну что ж.

Семёнов кивнул в сторону испуганного Монахова. Двое в масках крепко схватили его, держа правую руку вытянутой. Захар Аркадьевич подошёл к историку, взял его мизинец в руку, вставил его между лезвиями, посмотрел на журналиста и сжал рукоятки. Геннадий Викторович истошно закричал, кровь брызнула на одежду Захара Аркадьевича. Ручкин закрыл глаза.

— Эй, ты что делаешь? — закричал Токарев, до этого мирно наблюдавший.

— А что такое? — спросил Семёнов, пощёлкав секатором в воздухе.

— Ты на хрена ему палец отрезал?

— Тебя что-то не устраивает? — злобно спросил бывший мэр.

— Мы договаривались только попугать, ты не говорил, что будет кровь.

— А ты хочешь чистеньким из всего этого выйти и бабки за просто так получить?

— Так и режь журналиста, зачем Гену-то?

— А что, жалко стало друга, которого ты предал?

— Это наши с ним дела, но о том, что ты Гену будешь калечить, мы не договаривались. Режь журналиста.

— Ты мне ещё поуказывай, что делать. Не нравится смотреть, выйди вон.

Кровь с ладони стекала по рукаву Монахова, капая на пол. Историк плакал. Семёнов схватил следующий палец и вставил меду лезвиями.

— Я сказал, остановись! — прокричал Максим.

Захар Аркадьевич повернул голову и увидел дуло пистолета, которое смотрело прямо на него.

— Ты что, сявка? — произнёс мэр, обращаясь к Максиму.

— Отпусти его, — решительно произнёс бизнесмен, крепко сжимая рукоятку пистолета.