Хранитель Чёрной поляны - [16]

завёлся. Но он не страшный совсем. На овечку небольшую похож, пушистый такой, белый и мягкий, как шёлк. Он рос на низком стебле, сантиметров шестидесяти в высоту и никого не трогал. А осенью, как и вся трава завял, погиб. Очень жалко было. А лет пять назад, когда меня здесь ещё не было, Лобаста[27] приблудилась, в отличие от обычных русалок она похожа на ужасную старуху. Но наш Водяной не стал ждать, когда она начнет набрасываться на зазевавшихся людей у воды, пытаясь утащить их под воду, а велел ей уходить восвояси откуда пришла. Мы тут привыкли все мирно жить. А вот в совсем безлюдных местах такое водится, что и думать страшно. Да что там, в городах больших ещё, пожалуй, и похлеще, чем в лесу нечисть встречается, а всё из-за неблагоприятной экологической обстановки.

Глава 8

Реальность

Размышления мои прервал дядька. Домовой стоял в дверях и размахивал руками, чтобы привлечь внимание к своей персоне. «Мог бы и подойти. Всё равно его никто не видит», – подумал я, но всё-таки спрыгнул и пошёл к нему. Не дожидаясь меня, домовик побежал к лестнице в светёлку. Запрыгнул на перила верхом задом на перёд и быстро поехал вверх, не прилагая к этому никаких видимых усилий. Я его «лифтом» пользоваться не мог и поэтому в светёлку поднялся обычным путём – по ступенькам. Домовой стоял перед стеной, на которую ребята повесили змея и чесал в затылке.

– Ну и что ты про это скажешь? – спросил он меня. Я пожал плечами, насколько в кошачьем обличии это было возможно.

– Не нравится он мне, – проворчал Домовой – Ой как не нравится. Что-то с ним не так, а вот что – не пойму. Посмотрел бы ты на него по-своему.

Я послушно прикрыл глаза, настраиваясь на сканирование, прислушался, принюхался и, не уловив ничего необычного, взглянул на змея с Изнанки. Нет, я не провалился туда. Я оставался в Бессонном мире, но как будто увидел змея сквозь лёгкую дымку того, другого мира. Да, я так умел. Но пользовался этим своим умением не часто. Оно требовало большого напряжения и выдержки. А ну как увижу что-то действительно страшное – моё маленькое кошачье сердечко не выдержит, а я пока ни с одной из своих девяти жизней не спешу расставаться. Однако сейчас сквозь сонную завесу я не увидел ничего особенного. Выглядел воздушный змей, на мой взгляд, премерзко. Но о вкусах не спорят. Нравится он людям – пусть себе возятся с этой синей рожей.

– Да вроде всё в порядке, – сказал я Домовому – ни свечения болотного, ни запаха. И призрачные блики по нему не бегают. Ничего такого, о чём стоило бы говорить.

– А есть такое, о чём не стоит говорить? – уточнил въедливый дядька. Вот привязался… Я моргнул, и комната приняла нормальный вид.

– Нет, и не о чем тут говорить, – отрезал я. Домовой был разочарован.

– Нутром чую, будет нам от этой штуки неприятность. Так-то вот.

У меня зачесалась спина. Я когда злюсь, то весь начинаю чесаться, а из-за дядькиных предчувствий я уже порядком разозлился.

– Хочешь я его заговорю, что он послушный был? – предложил я.

– Хочу, – отозвался домовик, – Может, и пронесёт беду мимо.

– Как на море-Океане, на острове Буяне семь духов ходят с полудухами, да все семь злые, все семь чёрные, нелюдимые. А идите-ка вы духи с полудухами к злым людям и держите их всех на привязи. Дом и лес наш стороною обходите, на детей с воздушным змеем не глядите. Змея того в небо не тяните. Слово моё крепкое, – фыркнул, дунул, плюнул трижды, как водится и посмотрел на дядьку. Тот хоть и посветлел немного лицом, но хмуриться не перестал.

– Ладно, Кот, пойду я, – наконец сказал он. – Утро вечера мудреней… Завтра поглядим, что из всего этого выйдет.

Он юркнул в угол и исчез, а я пошёл, как всегда, лапами по лестнице. Думаю, что это было бы очень неплохо вот так, как Домовой уметь сквозь стенки проходить. Но на это нужны годы тренировок. Ни одно умение само собой не приходит.

Я вернулся в комнату, пожелал всем спокойной ночи и вышел во двор. Сегодняшняя ночь в корне отличалась от предыдущей. «Нет, от той, что была неделю назад,» – поправил я сам себя. – «Надо бы сходить на чердак и навести там порядок, но это чуть позже». А пока я расправил хвост и грациозным шагом пересёк двор. Трезор буркнул мне что-то из своей конуры, но я не обернулся. Проскочив в подворотню, я огляделся.

Лунный свет заливал всё вокруг, делая мир таким прекрасным и притягательным, что хотелось петь. И все, кто умел, или думал, что умеет это делать, пели в своё удовольствие. На опушке леса заливался звонкой трелью соловей, а в траве стрекотали кузнечики. От реки их поддерживал лягушачий хор, и надо всем этим многоголосьем плыла то взлетая к самой луне, то стелясь, как речной туман у самого берега русалочья песня. Я услышал этот призыв и поспешил к обрыву. По всей Чернушке разбегались круги: то ли рыба играла и плескалась, то ли Дедушка Водяной смеялся.

Под обрывом сидела вся наша компания: Влада, Ника, Майя – молоденькие Берегиньки, которым ещё и полста не стукнуло. Совсем девчонки. На мелководье в реке лежала Даринка. Это она выводила основной мотив, как самая старшая, а девчонки только подпевали. Немного поодаль сидел притихший Анчутка – дружок мой закадычный. На него тоже действовало волшебство песни. Осторожно ступая, я начал спускаться с обрыва. Меня заметили, песня прервалась.