Хранитель Бездны - [70]

1

Желтые мертвые листья неслись наперегонки прочь, влекомые ветром. Тропка была усыпана ими так, что и не понять было, где заканчивается плитка и начинается мерзлая земля. Деревья, нагие и черные, угрюмо шептались, соприкасаясь ветвями.

Было по-осеннему тихо. Серое небо, черные деревья и разноцветное марево листьев, ковром покрывающих землю, рождали свою музыку — музыку осеннего сплина.

Холодный воздух, насыщенный влагой, пах прелой листвой и чем-то, напоминающим запах лежалых яблок. Так порой пахнут квартиры, оставленные надолго. Так, должно быть, пахнет одиночество.

Серый свет показался ему чрезмерно ярким после гнилостной мглы пропасти. Он даже зажмурился ненадолго и лишь потом осторожно приоткрыл глаза, давая им привыкнуть.

«Почему я не удивлен?» — спросил он сам у себя, и тотчас же в голове прозвучал ответ, так, словно там поселился мудрый всезнайка-карлик, готовый удовлетворить его любопытство по любому поводу:

«Удивление доступно лишь тем, кто не ведает чудес. Стоит вплести магию в ткань повседневности, и она перестает быть магией, становясь частью обыденности. Перевернись мир вверх дном, он бы привык к этому паноптикуму и вскорости перестал бы обращать внимание на столь несущественные обстоятельства.

Все предельно…» Пожалуй, это сказал Стивен Кинг. Точно, он. И в соответствии с этой замечательной фразой он достиг предела.

Андрей улыбнулся своим мыслям, глубоко вдохнул яблочный воздух и направился к когда-то ярко-раскрашенной, а ныне облупившейся будочке, над которой электрическими лампочками, половина из которых не горела, а вторая гудела как промышленный трансформатор, было выложено слово: «Касса».

Он подошел к будочке и постучал в маленькое окошко, забранное простым фанерным щитком. Фанера со скрипом ушла в паз, и в проеме появилась женская голова. У кассирши было круглое, бледное как мел лицо и черные мешки под глазами. Волосы с проседью были зачесаны назад и стянуты в небрежный пучок, с торчащими во все стороны неаккуратными прядями.

Она прищурилась и некоторое время молча разглядывала Андрея, крепко сжав тонкие губы. Глаза у нее были уставшие, в красных прожилках.

— Ну, и долго будем молчать? — язвительно спросила она. При этом брови ее поползли вверх, придавая лицу глумливое сардоническое выражение.

— Я и сам не знаю, — ухмыльнулся Андрей. Ситуация показалась ему неожиданно забавной. — Вы мне скажите.

— Я сейчас милицию позову, — угрюмо буркнула кассирша.

— Полагаю, — Андрей улыбнулся еще шире, — я должен куда-то идти. А вы что порекомендуете? Комнату страха? — он махнул в сторону вагончика, стены которого были разрисованы полустершимися упырями и скалящимися гигантскими псами. — Или все же в тир?

И снова, отчего-то чувствуя себя гидом, ткнул пальцем в небольшой открытый павильон метрах в двадцати слева от кассы, в глубине которого на стене висели металлические предметы, очевидно, цели, а на прилавке аккуратно было установлено несколько пневматических винтовок.

— Или махнуть на карусель? Как вы думаете, а не махнуть ли мне на карусель? Вот я, бывало, проснусь утром, — он почувствовал, что голос начинает дрожать, — дай, думаю, пойду на карусель! А потом, гляну на луну, сделанную из гнилой тыквы, и не-ет, на карусель нельзя, нельзя, надобно вот на лошадок или к кривым зеркалам. А? Есть у вас кривые зеркала?

Он понимал, что на самом деле спокойствие, что он испытывает — лишь тонкий лед, скрывающий под собой бездну ужаса и отчаянья.

— Все закрыто, — не обращая внимания на тон, заявила кассирша, — уехали все. Только сторож есть и… Ну, я не знаю, — она задумчиво пошмыгала носом, — только колесо. Хотите на колесо?

Андрей посмотрел в направлении ее взгляда, туда, где в конце аллеи медленно вращалось гигантское колесо обозрения. Плохо смазанный металл скрипел при движении, и скрип этот расстроенной скрипкой разносился по парку, вплетаясь в шепот деревьев и тихий шелест листьев.

— Конечно, — не задумываясь, ответил Андрей, — я хочу на колесо. А что это будет мне стоить? Видите ли, — он понизил голос до доверительного шепота: — у меня всего и осталось-то — три монетки и пуговица. Я, конечно, мог бы раздобыть мертвую и задубевшую кошку, но…

— Вы, должно быть, пьяный дегенерат, — прервала его кассирша, глядя куда-то вбок. Она скучно вздохнула: — колесо обозрения — бесплатный аттракцион. На нем все равно никто не катается. Вот только… ну, вы идите, поговорите с Сашей… Если он для вас остановит… — она снова вздохнула и почесала нос, — и потом запустит… Это же столько мороки, столько мороки… Ну, идите уже, скажете, что от меня.

И внезапно улыбнулась совершенно жуткой безжизненной улыбкой.

Андрей почувствовал недомогание, какую-то ломоту в костях. «Остаться здесь — шептал карлик в голове, — посидеть на листьях, подышать немного, передохнуть! Ты слишком устал, нет необходимости»…

— Ну же, гражданин! — прервала его билетерша, — я не могу так сидеть вечно!

Она захлопнула окошко прямо перед его носом.

Андрей пожал плечами и медленно пошел вперед — сухая листва тихо хрустела под ногами.

Он не удержался и оглянулся только раз. Должно быть, подсознательно он был уверен в том, что там, на фоне серого осеннего воздуха, находится дверь, через которую он попал в луна-парк. Он почувствовал удивление и даже легкое разочарование от того, что занесенная разноцветной листвой дорожка уходила прочь, к широкой декоративной арке, на верхушке которой спиною к нему был установлен огромный пляшущий волк из папье-маше. Двери не было. За сводом арки находилась широкая площадка, на которой стояло несколько древних автомобилей. За площадкой начиналось шоссе, а за ним — все то же черное голое поле, тянущееся в бесконечную даль.