Хранить вечно - [96]

— Так вот о Свенсоне и других американцах. Это они направляли действия колчаковцев, хотя командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири и на Дальнем Востоке генерал Гревс всюду заявлял, что Соединенные Штаты не навязывают государственный порядок России и не вмешиваются в гражданскую войну. Мы точно установили: их новая власть в Анадыре, назвавшая себя для маскировки советом, была связана с Номом и Сиэтлем на Аляске и получала оттуда через Свенсона инструкции, как действовать дальше. Свенсону вернули все конфискованное у него Ревкомом имущество, так же как русским купцам и рыбопромышленникам. Но когда пришли с охоты анадырские промысловики, они вместе с шахтерами угольных копей свергли колчаковский «Совет» и создали Анадырский Ревком. Председателем избрали Шошина. Павел Бирич и другие анадырские коммерсанты бежали в Америку, а Дмитрий Бирич, Тренев и еще несколько человек скрылись на Камчатке, где в двадцать первом и двадцать втором годах разбойничали в банде колчаковского есаула Бочкарева.

26 мая двадцать первого года контрреволюционные силы Владивостока вместе с японцами произвели переворот и создали марионеточное белое правительство братьев Меркуловых. Советская республика не могла тогда вести борьбу с контрреволюцией на Дальнем Востоке — не хватало сил. Чтобы прочно стать на самой дальней окраине страны, создали Дальневосточную республику — ДВР с ее Народно-революционной армией — НРА.

— Это я знаю, — сказал Берзин. — Главнокомандующим НРА стал мой фронтовой друг Василий Блюхер.

Издали доносился грохот волн и перезвон льдин.

— О чем задумался, Эдуард Петрович? — спросил Успенский, закуривая трубку.

— Да так, вспомнилось былое, — ответил Берзин, тоже закуривая.

— Входим в полосу сплошных льдов. Теперь держитесь! — сказал капитан. — И погода завтра переменится. Мои старые раны всегда ноют к перемене погоды.

В борта парохода гулко, как снаряды тяжелых орудий, били огромные льдины. Берзин задумчиво стоял на капитанском мостике. Кругом бесновалась свирепая ледяная стихия, атакуя корабль, пытаясь взять его в тиски. Капитан Успенский беспрерывно отдавал команды по машинному телеграфу.

— Лево руля! Право руля! Прямо. Так держать!

Эдуард будто не слышал ни тяжелых ударов льдин, ни их скрежета, ни спокойных, лаконичных команд капитана. Он все стоял и думал. А ночь была темная, черная. И в снастях парохода тоскливо и однообразно выл ветер.

Утро следующего дня было сумрачным и зловещим. Застывшее солнце багрово-тускло пробивалось сквозь холодную мглу. Тяжелый туман низко клубился над разводьями, почти скрывая свинцовую воду. Разводья сужались с каждой милей пройденного пути, и льды скрежетали о железную обшивку уже по обоим бортам «Сахалина», грозя сплотиться, стиснуть и раздавить корабль.

Когда капитан Успенский предупредил о нарастающей опасности, Берзин и Григорьев собрали в кают-компании коммунистов экспедиции и экипажа.

Эдуард Петрович говорил спокойным глуховатым голосом.

— Я человек сухопутный и в такой переделке еще не был. Многие из вас могут сказать то же самое. Но здесь есть товарищи, которым не привыкать к северному морю и льдам. Вот и давайте посоветуемся. Мы должны пробиться и будем пробиваться на северо-восток. Но со стихией надо разговаривать на «вы». Могут быть всякие осложнения, и тогда нам придется тяжеловато.

Капитан Успенский поддержал Берзина:

— Мы должны пробиться. Нам поможет «Литке». Я уже радировал в пароходство. Ледорез вышел навстречу. Но Север есть Север, и с Охотским морем во льдах не шутят…

— А если нашу посудину раздавит прежде, чем «Литке» подойдет к нам? — перебил Лапин. На этот раз «адмирал» был трезв, как младенец.

— Тогда высадимся на лед, — решительно заявил Григорьев. — Главное — сберечь рацию, чтобы «Литке» знал наши координаты. И мы будем держаться до подхода ледореза.

Хотя Порфирий Григорьев был еще молод и опыта в ледовых морских экспедициях у него было не больше, чем у «адмирала» Лапина, но его мнение показалось разумным даже такому морскому волку, каким считал себя старпом Андрей. Парторг правильно ставит вопрос. В случае чего — всем на лед. И никакой растерянности.

Калнынь придерживался несколько иного мнения.

— Мы не должны забывать, что на борту есть женщины. И больные. И то, что сумеем выдержать мы, может оказаться им не под силу.

Успенский с ним согласился.

— Конечно, в этих условиях от нас потребуется все возможное, чтобы сохранить плавучесть судна и продолжать рейс с помощью ледореза. Будем лавировать между льдами, когда в этом возникнет необходимость.

Берзин резюмировал:

— Итак, всем нам ясно, что главное — бороться за жизнь корабля с максимальным напряжением человеческих сил. А если стихия все-таки возьмет верх — высаживаться на лед. И сражаться до полной победы!

Снова заговорил Григорьев, убедившийся, что его предложение товарищи поддерживают.

— По всему видно, — сказал он, — что нам придется встретиться лицом к лицу с грозными испытаниями. И как раз в то время, когда наступит день памяти Ленина. Я предлагаю всем встать на вахту в ознаменование этого дня и действовать так, как поступал в тяжелой обстановке Ленин. А Эдуарда Петровича попросим выступить перед всеми «сахалинцами» с воспоминаниями о Владимире Ильиче.