Хранить вечно - [95]

Неспроста, провожая Берзина на Колыму, предостерегал его Ян Рудзутак: «Как бы не срубили тебя, Берзин!».

…Эдуард затянулся ароматным дымком папирос «Элита». А кем был тогда ночной гость Рейли с таинственной депешей? Он ведь тоже скрылся. Берзин лишь мельком взглянул на него.

Где-то он еще раз потом видел холодное надменное лицо с темными усиками. Те же бесцветные глаза, в которых тлеет затаенная усмешка.

Перед ним вдруг отчетливо всплыло снова это лицо… Концессионер из «Лена Голдфилдс лимитед»! Тот самый, что двадцать дней назад исподтишка наблюдал за ним на иркутском вокзале.

Вот он где оказался! И наверняка именно его заинтересовали копии докладных Билибина и другие бумаги, хранящиеся здесь…

Берзин взглянул на желтый чемодан-портфель, который неистово бросало из стороны в сторону, и почувствовал, что его укачивает. В каюте стало невыносимо душно. Эдуард вышел на палубу. В лицо ударил крепчайший соленый и мокрый ветер.

Берзин забрался на капитанский мостик.

Успенский удивился: почему начальник экспедиции в такой поздний час бодрствует?

— Отдохнуть бы вам пора, Эдуард Петрович.

— А вы?

— Капитану сейчас не положено спать.

— А мне тем более, Иван Михайлович. Вы разве забыли московскую телеграмму? Ледовый рейс — под мою личную ответственность…

— В таком случае снимут головы и с меня и с вас.

Оба рассмеялись. Берзин спросил:

— Давно ходите в этих морях?

— Считайте, что с детства. Я ведь родился и вырос в Гижиге.

— Гижига, Гижига… Чем-то напоминает Вишеру. Интересное название.

Пароходный прожектор вырывал из темноты всклокоченные черно-зеленые ревущие валы. Ветер срывал ноздреватую пену. Корабль швыряло, как щепку. Всем корпусом он взлетал на гребень и в следующее мгновение проваливался в бездну. А волны били и били его, и весь «Сахалин» дрожал и скрипел.

Успенский время от времени бросал штурвальному:

— Лево помалу! Так держать!

И стальная махина послушно подчинялась его воле.

— Штормит, капитан? — спросил Берзин.

— К утру утихнет. Это отголоски тайфуна. До нас он не добрался. Скорость вот только упала с двенадцати узлов до девяти. А дальше… Дальше будет похуже. Дня через три в Охотском войдем в полосу сплошных льдов.

Эдуард задумчиво смотрел в бушующую темноту. Рев моря напоминал о канонаде, когда земля вырывалась из-под ног, а тугой воздух бил в барабанные перепонки. Перед глазами Берзина был гудящий на тысячи голосов мрак. Но он уже не видел его. Перед ним лежала бескрайняя, тронутая рыжей кистью осени южная степь, где непрерывно вскидывались черно-огненные фонтаны разрывов. Между ними бежали вперед стрелки…

Эдуард так задумался, что не слышал Успенского. Капитан дважды окликнул его, потом подошел и осторожно коснулся плеча. Жесткое сукно бекеши взмокло от морских брызг.

— Эдуард Петрович… У вас в родне брата Августа не было?

— Август? — Берзин подумал, усмехнулся, качнул головой. — Нет, Августа не было. А что?

— Вы уже второй Берзин на этих берегах.

— Второй? Почему же?

— В девятнадцатом на берег Анадырского лимана сошел Август Берзинь со своим другом Мандриковым… А через два месяца они с шахтерами и чукчами свергли колчаковцев и подняли красный флаг над Анадырем.

Эдуард Петрович с интересом слушал капитана и, когда тот сделал паузу, нетерпеливо попросил:

— Ну-ну, а дальше? Не знаете, откуда этот мой тезка?

— Кажется, он родом из Цесиса. Штурмовал Зимний. Потом его послали в Хабаровск. Там был комиссаром станции… Друзья и враги прозвали его Железным Августом. Да из латышей не только он был тут. Круминь не так давно устанавливал в этих местах Советскую власть.

— Круминь, Берзинь, — повторил в раздумье Эдуард Петрович. — Далеко забрались мои земляки… Где-то они сейчас?

— Круминь еще здесь, а Берзинь погиб от пули.

— Где? — быстро спросил Эдуард Петрович.

— В Анадыре.

— Я должен там побывать, — сказал Берзин, и капитан понял, как он взволнован. Их беседа прервалась. Успенского отвлек звонок машинного телеграфа.

Море продолжало швырять «Сахалин» с волны на волну, но шел он строго по курсу.

2

На другой день, когда снова сошлись на капитанском мостике, Эдуард попросил капитана подробнее рассказать, как Август Берзинь оказался на Чукотке и почему погиб.

— Мы поставим ему и всем чукотским ревкомовцам достойный памятник, — задумчиво сказал Эдуард, выслушав рассказ капитана.

Мимо «Сахалина» величаво проходили льдины, которые встречались все чаще и чаще.

— Впереди по курсу скоро сплошные льды, — говорил капитан, всматриваясь в горизонт, затянутый свинцовым туманом. — Это оттуда их несет, с Охотского. Над ледяными полями всегда стелется такой тяжелый туман. Нам придется пробиваться по разводьям.

— Курите! — Берзин протянул капитану коробку папирос.

— Нет, покорнейше благодарю. Курю только капитанский табачок. Понавезли нам его американцы, Свенсон и компания, за пушнину. За пачку табаку брали шкурку песца. За бутылку спирта — лисью шкурку. А за винчестер с патронами чукчи и коряки отдавали столько песцовых, лисьих, горностаевых шкурок, сколько можно уложить от земли до мушки ствола. Грабили и спаивали народ, заражали сифилисом и другими дурными болезнями.

Капитан раскурил трубку, отделанную резной костью из моржового клыка, и продолжал: