Хранить вечно - [94]

Третьей женщиной на корабле была сибирячка Ольга Давиденко, брюнетка с милым приветливым лицом, слегка тронутым оспой. Ольга ехала к мужу. Ее Иван попал в лагерь за какие-то проделки с золотишком, но дороже него у нее не было никого на свете. Свободные от вахты моряки, пытавшиеся поухаживать за сибирячкой, поняли ее состояние и оставили молодую женщину в покое.

Эдуард шутил в кают-компании вместе со всеми, был, как всегда, весел, но, когда Мария запела под гитару «Ананасы в шампанском», сразу помрачнел и вскоре ушел в свою каюту.

«Сахалин» качало все сильнее. Волна прыгала на иллюминатор, охватывая его зеленой пеной. Как маятник, раскачивался подвешенный на ремне чемодан-портфель желтой кожи. По красному дереву каютной обшивки суматошно бегали светлые блики и смутные тени. Скользила по полированному столику вишневая коробка папирос с золотым тиснением «Элита». Дзинькала бронзовая пепельница, подпрыгивали окурки. А Эдуард Петрович все курил и думал, не замечая, что пепел гаснущей папиросы, зажатой в зубах, припорошил петлицы, карманы солдатской гимнастерки.

Надо бы отдохнуть Берзину в поздний час, но разве уснешь с больной спиной при такой качке? Остается одно — сидеть и думать. Курить и думать.

Удивительна человеческая память! Давно забытое и похороненное где-то в ее тайниках вдруг всколыхнется от ничтожной причины. Тогда становятся отчетливыми полустертые детали, и в новом свете предстают картины минувшего… Когда вглядываешься в свое прошлое, в молодость, сквозь призму почти полутора десятков лет глазами умудренного опытом человека, видишь многое, чего не замечал раньше. Так было и с Берзиным.

Вспомнились Эдуарду Петровичу две встречи со Свердловым. Не прошло и пяти месяцев после встречи, когда в кабинет председателя ВЦИКа был доставлен локкартовский миллион, как Берзин увидел Якова Михайловича в освобожденной Риге.

Было это 13 января 1919 года, на Первом съезде Советов Латвии. Яков Михайлович сказал Стучке:

— Надо, Петр Иванович, позаботиться о родных Берзина. Бедствуют они тут, а щепетильный молодой человек не хочет брать деньги, выделенные для них из локкартовского задатка. Проследите за этим, пожалуйста. И о других не забывайте.

Яков Михайлович взглянул на Берзина, блеснув стеклами пенсне, и добавил:

— Денежки господина Локкарта пригодились. Решено открыть в Наркомфине счет Берзина. Из этого фонда будут выдаваться пособия семьям погибших стрелков и тем, кто получил увечья в боях против контрреволюционеров.

Не забыть Эдуарду Петровичу и того, что говорил Яков Михайлович на этом съезде о заслугах латышских стрелков перед революцией, о доверии к ним Ленина. А через два месяца в Ригу пришла телеграмма: Свердлова не стало… Не уберегли!

Проходили годы, но невозможно было смириться с тем, что нет больше на земле ни Ленина, ни Свердлова, ни Дзержинского, ни Фрунзе. Сгорели они на работе… И Берзин подумал, что неизбежный конец он хотел бы встретить так же.

Именно так об этом говорил Феликс Эдмундович: нельзя наполовину любить или наполовину ненавидеть. Нельзя жить вполсилы. Отдавать лишь половину души. Отдай все или ничего.

Вот так отдал себя людям Ленин. А он не терпел никакого восхваления своих заслуг и возвеличивания, гневно обрушивался на тех, кто пытался воздать ему должное.

Эдуард Петрович вспомнил рассказ Бонч-Бруевича. В сентябре восемнадцатого, еще не выздоровев как следует после ранения, Владимир Ильич пришел в кабинет, просмотрел газеты и тотчас вызвал управляющего делами Совнаркома.

— Это что такое? Смотрите, что пишут в газетах, — с упреком сказал он Бонч-Бруевичу, встретив его взволнованным взглядом. — Читать стыдно. Пишут обо мне, что я такой, сякой, все преувеличивают. В какие-то герои меня произвели, гением называют, просто черт знает что такое! А вот здесь какая-то мистика. Коллективно хотят, требуют, желают, чтобы я был здоров. Так, чего доброго, пожалуй, доберутся до молебнов за мое здоровье. И откуда это? Это никуда не годится. Я такой же, как и все. А тут стали меня так выделять… Ведь это ужасно. Надо это сейчас же прекратить. Это не нужно, это вредно. Это против наших убеждений и взглядов на отдельную личность. Надо, чтобы… с завтрашнего дня прекратили бы все это и заняли страницы газет более нужными и более интересными материалами.

«И на такого человека поднял руку Рейли, — гневно думал Берзин. — Ленин будет жить вечно, а незадачливый кандидат в Наполеоны исчез, как дым…»

…Многое стало известно Берзину о Рейли за годы работы в ВЧК—ОГПУ. Но не знал он, что многое из оставленного Рейли продолжало действовать и после некролога в «Таймс». Пепита Бобадилья — миссис Рейли, выполняя волю покойного мужа, усердно публиковала в газетах то, что он не успел опубликовать, и уже вышла в свет подготовленная ею книга: «Похождения Сиднея Рейли — мастера британского шпионажа. Лондон, 1931».

Не забыл Рейли и Берзина и многих других, кого не намерен был забывать. И не сложила оружия созданная им «Русская организация».

Кто-кто, а Рейли хорошо знал, что там, где терпят крах тайные военные заговоры и не приносит успеха открытое военное нападение, где бита ставка на подкуп, диверсии и вредительство, безотказно сработает скрытый и коварный механизм тонкой, липкой, как паутина, и ядовитой, точно змеиный яд, инсинуации.