Хранить вечно - [53]

Фриде трясущимися пальцами взял стакан, как утопающий хватается за соломинку, за последнюю эфемерную надежду.

— Успокоились? — откуда-то издалека донесся до него голос Кингисеппа. — Теперь продолжим. Итак, вы утверждаете, что вам неизвестно, для кого предназначались письма, посланные Елизавете Оттен в Шереметьевский переулок, три, квартира восемьдесят пять.

— Я не знаю, для кого эти письма…

— Снова ложь! Но вам, юристу, известно, что такие поступки называются только своими прямыми именами. Это ложь! И притом беспардонная, беззастенчивая. Так лгут и изворачиваются маленькие дети, когда хотят уйти от справедливого родительского наказания. Так поступали вы и в детстве.

Фриде был потрясен. Следователь копался и в его биографии, прочитал его дневники. Фриде писал, что начал лгать с того времени, как стал помнить себя, — с шести лет. Счастливая, счастливая невозвратимая пора детства, — так, кажется, сказал Лев Толстой, — как не любить, не лелеять воспоминаний о ней?

Они мгновенно перенесли Фриде в другой мир, сделали его благовоспитанным Сашенькой, маменькиным сынком, который с грустью наблюдал, как деревенские Сашки и Машки играют на лугу в лапту и в городки, а ему, барчонку, родители запрещают участвовать в «непристойных» играх и водиться с уличными мальчишками и девчонками.

Теперь вот один из таких плебеев допрашивает его. А он из толстовского Николеньки превратился в Раскольникова.

— Вы молчите? Вы согласны, что это ложь… Вы прекрасно знаете, что ваши письма предназначались для Сиднея Рейли, а Елизавета Оттен — его связная и любовница, как и ваша сестра Мария! А пакеты, которые Мария носила в Милютинский переулок, во французскую гимназию, предназначались для Анри Вертамона, так?

— Вертамон? Вертамон? Впервые слышу.

— На первом допросе вы забыли фамилию Каломатиано, а потом вспомнили. Напрягите память!

— Нет, Вертамона я не знаю…

— А все-таки? Может, подумаете?

Фриде молчал. Из головы не выходила мысль: «Этот докопается… Что тогда? Его, подполковника, сына полковника, питомца кадетского корпуса и университета, приговорят к расстрелу… Его не станет. Как же так? Это ужасно».

Кингисепп вызвал караул.

— Уведите арестованного.

Позвонил Петерс и сообщил Кингисеппу, что полчаса назад у подъезда норвежского консульства арестован Каломатиано. Виктор Эдуардович с облегчением вздохнул. Наконец-то попалась крупная дичь!

Через несколько часов Каломатиано сидел перед Кингисеппом, изображая человека, который не знает, чего, в конце концов, от него хотят. Его смуглое лицо с огромным, нависшим над черными усами носом было невозмутимо, а жгучие глаза смотрели весело, и в них светилась насмешка. На вопросы следователя он отвечал охотно и непринужденно, будто ему это доставляло удовольствие.

Первые вопросы Виктор Эдуардович задавал для формы, для протокола: из показаний Каломатиано, данных им ВЧК, Кингисеппу была уже известна его биография.

Родился в России. По национальности грек. В четырнадцатилетнем возрасте родители увезли его в Соединенные Штаты, сменив русское подданство на американское.

Учился Ксенофонт в Чикагском университете, специализируясь по русской истории. В 1905 году как американский коммерсант обосновался в России и с тех пор оставался здесь, не теряя, впрочем, связи со Штатами, куда ежегодно ездил, очевидно, получая там разведывательные задания. Но об этой стороне своей деятельности Каломатиано скромно умалчивает. Он только коммерсант, и ничего больше. Его стихия — бизнес, и он честный бизнесмен. До войны представлял в России солидную фирму «Кэйс и К°» — автомобили, тракторы и дорожные машины. Во время войны создал в Штатах «Международную компанию фабрик и заводов» и стал в Москве директором-распорядителем ее филиала.

Потом превратился в московского уполномоченного «Товарищества Нанкивель в Нью-Йорке», работавшего на Россию. Снова поставки автомобилей, принесшие Каломатиано изрядное увеличение уже нажитого капитала.

После Октябрьской революции он ориентировался на новый политический курс нового русского правительства, ограничившего до предела частнопредпринимательскую деятельность.

— Пришлось ликвидировать старое дело. Коммерческий атташе Штатов мистер Гентлингтон пригласил меня сотрудничать с ним в качестве его помощника. Мы имели в виду организовать доставку в Россию нужных ей товаров и вывоз из России того, что интересует Америку, конечно, всецело через государственные учреждения.

— Какие же планы были у вас на будущее? — спросил Кингисепп, искоса поглядывая на Каломатиано.

— Выяснилось, что Соединенные Штаты очень мало знакомы с внутренним положением России, состоянием ее рынка, ее экономическими возможностями. Ввиду отсутствия правильной информации приходилось всецело полагаться на информацию других. Но это, как правило, ненадежные источники. В интересах дела необходимо было иметь собственную информацию…

Кингисепп догадался, куда клонит Каломатиано. Он заранее рассчитал, какие козыри может выбросить противник, и решил нанести контрудар первым.

— Так, так! — насмешливо сказал Виктор Эдуардович, — Это становится интересным. Какая же именно информация вам потребовалась?