Хранить вечно - [27]

Узнал Берзин и о том, что, кроме канарейки, Мария безумно любит кошку Мурку.

На улице моросил дождь, было по-осеннему серо… Идти пришлось недолго. Мария Фриде жила на Сухаревке, где вокруг высокой Сухаревой башни, несмотря на ненастную погоду, шумел, горланил, разливаясь по соседним улицам, огромный рынок.

Берзин вел Марию под руку. Простившись с ней возле ее дома, Эдуард запомнил адрес. Это был его первый адрес в длинном списке, который он передаст через какие-нибудь две недели ВЧК.

Еще по дороге на Сухаревку, болтая с Марией, Берзин заметил, что за ними неотступно следует человек в куртке и кепке.

Ясно: уже установлена слежка. Пожалуй, сейчас самое подходящее время отправиться в Кремль с документом, выданным Петерсом, и заняться проверкой постов.

Посмотрим, будет ли продолжаться слежка в Кремле.

Пересекая по дороге к Троицким воротам пустынную Красную площадь, блестевшую мокрым булыжником, Берзин снова увидел человека в куртке и кепке.

Берзин усмехнулся, вошел под арку ворот и предъявил латышским стрелкам документ. Он спросил у начальника караула, где найти коменданта Кремля Малькова. Найти его было довольно трудно: после долгих звонков по внутреннему телефону Павла Малькова наконец разыскали. Он сам вышел навстречу Берзину.

Берзин увидел молодого человека в матросском бушлате, бескозырке, флотских брюках клеш, с маузером в деревянной кобуре, пристегнутой к поясному ремню.

Познакомившись с документом Берзина, дающим право проверки постов в Кремле, Мальков сказал, что чекисты его уже предупредили об этом. Они отправились на Дворцовую улицу, в комендатуру, и там комендант Кремля развернул перед Берзиным схему расстановки постов.

— Мне поручено сначала проверить посты в здании Судебных установлений — у входов в Совнарком и квартиру Ленина, — сказал Берзин.

Начальник караула и Берзин поднялись по широкой лестнице на третий этаж здания Судебных установлений и там стали свидетелями того, что привело Берзина в немалое смущение.

Возле часового стоял Ленин. В одной руке стрелка была винтовка, в другой он держал завернутый в бумагу ломоть хлеба, который, без сомнения, дал Ленин.

Часовой что-то говорил, а Владимир Ильич смеялся, раскачиваясь с каблуков на носки. Это продолжалось какую-нибудь минуту.

Увидев начальство, часовой засунул хлеб в карман.

Берзин шагнул вперед и решительно сказал:

— С часовым не полагается разговаривать и вручать ему свертки…

Потом молча взглянул на часового — высокого, изможденного латышского парня, так и не сделав ему никакого внушения.

Уже перевалило за полдень, когда Берзин возвращался домой. В мутном, моросящем мелким дождем небе черное воронье кружилось над колокольней Ивана Великого, над пятиглавым Успенским собором, над куполом Большого дворца, облепляло двуглавых орлов, венчавших кремлевские башни.

Под аркой Троицких ворот Берзину встретился человек в кожанке и галифе. Этот человек привлек внимание Берзина. На вид ему было лет сорок. На небритом озабоченном лице выдавался подбородок. Он пристально посмотрел на Берзина и прошел мимо.

Когда Берзин снова пересекал Красную площадь, он увидел того самого человека в куртке и кепке, который сегодня провожал его чуть ли не до самого Кремля. Незнакомец стоял на углу и делал вид, что читает афиши.

На сей раз вслед за Берзиным он не пошел, видно, ожидая кого-то.

В оставшиеся до вечера часы Берзин, переодевшись в шинель и солдатские сапоги, успел побывать в Хамовниках, в дивизионе, а в назначенное время в парадном кителе уже подходил к кафе «Трамбле». Оно помещалось в трехэтажном здании с полукруглым фасадом, таком же обшарпанном, как и соседние дома.

Над окнами в нижнем этаже когда-то красовались шелковые маркизы, а сейчас между ржавыми прутьями свисали мокрые рваные лоскуты. Водосточная труба обрывалась у второго этажа, и дождевая вода из обломка трубы хлестала прямо на выщербленный тротуар в большую грязную лужу у парадного входа.

Берзин достал карманные часы. Было без пяти семь. Он отворил массивную дверь и вошел. Внутри помещение оказалось таким же, как и в прошлые времена. Зал блестел зеркалами, бронзово-хрустальной люстрой, белизной накрахмаленных скатертей и салфеток. На стенах между пилястрами висели этюды, написанные маслом и акварелью. Посреди зала в больших кадушках стояли пальмы. На возвышении в дальнем конце зала музыканты устанавливали пюпитры, раскладывали ноты.

Берзин сел за третий столик в правом углу у окна и не успел оглянуться, как дверь в зал отворилась, легким пружинистым шагом вошел человек в визитке, с желтым саквояжем в руках, с фиолетовой астрой в петлице.

Ни на кого не обращая внимания, он подошел к Берзину и спросил:

— Не занято?

— Свободно, — сказал Берзин, сразу узнав в Константине человека в кожанке, которого он сегодня встретил у Троицких ворот. Но теперь он был безукоризненно выбрит, а от того, небритого, осталось только длинное смуглое лицо с высоким покатым лбом, резко очерченные губы.

Он тоже узнал Берзина.

— Мы с вами, по-видимому, встречались. Вы от Маруси?

Это был пароль, переданный Берзину Марией Фриде.

— От Маруси. Жду Константина, — сказал Берзин.