Хранить вечно. Дело № 1 - [51]

…Еда! Пища! Пассивная протоплазма!

Вот оно, счастье…»

Пока лаборант колдовал с медным чайником и электрической плиткой (в лабораторном хозяйстве нашлась и она), «дядя Яша» устроил Гоппиусу форменный допрос. Его интересовали успехи Марка по части открытия «особых способностей» - оказывается это он «сосватал» парня для исследований. Из беседы, в которую я вслушивался, несмотря на набитый битком рот и характерный треск за ушами, стало ясно, что коммуна действительно с двойным дном и создана, похоже, для размещения подростков, вызвавших интерес Гоппиуса и других учёных, работающих под крышей Спецотдела. А значит, в том, что там творится, заинтересован как минимум, сам Глеб Бокий, а то и фигуры покрупнее. К примеру, Яков Агранов, по слухам, тоже не брезговавший оккультными игрищами.

…Да уж, попали, так попали! Теперь бы понять, как выбираться будем…

Я дожевал беляш, принял из рук Марка стакан с чаем и повозился, усаживаясь поудобнее. При этом что-то больно впилось мне сзади в поясницу.

…«Браунинг» Блюмкина? Значит, меня не обыскивали? И, похоже, не собираются…

Беседа Гопиуса» и «дяди Яши» тем временем плавно перетекла с личности Марка (да-да, конечно, Яков Григорьевич, способности у мальчика, несомненно, большие. Но, вы же понимаете: они нуждаются в развитии, так сказать, в шлифовке…) на мою скромную персону. Тут я насторожил уши по-настоящему, даже беляш жевать перестал.

Как выяснилось – напрасно. Ничего конкретного Гопиус собеседнику не сообщил. Сказал только, что прежде, чем «подопытный» (это обо мне-то, любимом! Ну, погоди, курва в пенсне, попомню…) потерял сознание, приборы зафиксировали аномальную нейроэнергетическую активность. И если уважаемый Яков Григорьевич позволит прямо сейчас обследовать мальчика снова…

Услыхав это, я непроизвольно дёрнулся. Ну уж нет, снова в кресло я не сяду и опутывать себя проводами не дам! Соблазнительно, конечно – а вдруг установка сработает в обратную сторону и вернёт меня на законное место - но не зря же мне в самый последний момент показалось, что сердце пронзает раскалённая игла боли? Нехорошо, конечно, по отношению к Алёше Давыдову, оказавшемуся в этой истории безропотной жертвой, но вернуться в своё старое тело только для того, чтобы склеить ласты от инфаркта – нет, так далеко моё человеколюбие не распространяется….

Мои страхи оказались напрасными: Гоппиус сообщил, что сразу после опыта со мной аппаратура вышла из строя, да так основательно, что они до сих пор возятся с её исправлением и настройкой. «Мальчика же, - продолжил он, - решено было отправить пока в ту же коммуну, куда месяцем раньше отправили Марка. Пусть побудет под наблюдением, а там и второй комплект оборудования смонтируют и запустят…

Я подавился беляшом и закашлялся. Марк постучал мне между лопатками ладошкой.

…второй комплект, говорите? Так вот что на самом деле в «особом лабораторном корпусе…

Моя догадка почти сразу подтвердилась. Гопиус стал упрашивать «дядю Яшу», чтобы тот позволил ему поговорить со мной или хотя бы с Марком. Но наш спаситель упёрся: «имей терпение, Евгений Евгеньевич! Видишь, ребята устали, изголодались; переночуют у меня на квартире, а завтра-послезавтра сам же отвезёшь их в Харьков, в коммуну. Тогда и наговоритесь вволю и не только.

«Знаем мы это ваше «не только». - мрачно подумал я, косясь на кресло в центре лаборатории. - Впрочем мне, пожалуй, грех жаловаться – никто, если подумать, не заставлял меня сооружать дубликат этого творения «безумного учёного» у себя на даче?»

С этими мыслями я покончил с беляшом, сжевал на пару с Марком шесть бутербродов с вкуснейшей варёной колбасой, и вслед за «дядей Яшей» покинул логово Гоппиуса. Часы на фасаде здания показывали половину первого пополудни – а значит, этот увлекательный денёк пока далёк до своего завершения.

V

Гул моторов убаюкивал. На этот раз не было выматывающей тряски, грохота, и ледяных сквозняков, что изводили нас в прошлом рейсе. Большому трёхмоторному самолёту, изначально предназначенному для перевозки пассажиров и почты, предстояло стать настоящей гордостью Страны Советов, и к постройке его подошли со всем тщанием - а первый экземпляр даже выставили для всеобщего обозрения на Красной Площади, н Лобном месте. Так нам, во всяком случае, объяснил улыбчивый бортмеханик, провожая в пассажирский салон. Марк, увидав два ряда пустых кресел – всего я насчитал их девять - немедленно возликовал: путешествовать предстояло с комфортом, да ещё и можно было самим выбрать места у окна-иллюминаторов! Да что там иллюминаторы, в хвосте даже туалет имелся, отделённый от пассажирской кабины гофрированной алюминиевой шторкой! Я не преминул заглянуть туда, даже нажал рычаг слива – в унитазе забулькало, отодвинулась заслонка и внизу, в круглом отверстии появилась жухлая аэродромная травка, в точности, как в сортирах пассажирских вагонов.

…Это что же выходит – лети себе, и гадь из-за облаков на головы ни в чём не повинных сограждан?..

С этим воздушным рейсом вышла вот какая история. Переночевав у «дяди Яши» (не волнуйтесь, ребята, это не моя квартира, а конспиративная. О ней в Москве никто не знает, ни коллеги по ГПУ, ни сам Бокий, вообще никто. Отдохнёте, отоспитесь, приведёте себя в порядок, а то изгваздались, смотреть тошно…) мы провели там весь следующий день – чистили парадку, изрядно пострадавшую во время недавних бурных событий, отсыпались, обсуждали то, что с нами произошло. Хозяин квартиры то куда-то исчезал, то снова появлялся; в последний раз он возник в дверях весёлый, возбуждённый, с тремя бутылками ситро под мышкой, и сообщил, что в Харьков мы с Гоппиусом отправимся не поездом, а по воздуху – и не как-нибудь, а на новейшем опытном самолёте. Аппарат этот совершает пробный перелёт «Москва — Одесса — Севастополь — Киев — Москва» и должен для дозаправки приземлиться в Харькове, где нас и высадят. Дядя Яша особо подчеркнул, что самолёт пилотирует известный лётчик-испытатель – «Сам Громов, цените!» А я при этом известии слегка поёжился. Знаем мы эти экспериментальные образцы: «напишут потом «В результате выявленных технических недоработок опытная машина потерпела аварию и совершила жёсткую посадку, при которой пострадали как члены экипажа, так и иные находящиеся на борту лица…»