Храни тебя бог, Ланселот! - [27]

Вот таким и вступил Ланселот в жалкую лачугу Дарка.

Итак, Ланселот узнал, что отец его родом отсюда. Но факт этот — как я уже говорил — в помыслах его никаких изменений не произвел, ведь он с отроческих лет готовился воскресить Мерлина, тюремщика же его убить. Рыцарь сей был весьма удачлив, ибо, не зная отца своего, не узнал он и разочарования и неизбежной почти ссоры отцов и детей. Для Ланселота Годревур остался Годревуром, храбрецом, которому следует подражать, а если хватит сил, превзойти. Но вот Дарк показал рыцарю тихое сверкающее озеро, и зрелище это сжало ему горло, словно тисками. Правда, что Ланселота — коего мы взялись рассмотреть в меру наших сил — вело в помыслах его честолюбие, любовь Артура и сознание своей призванности, однако картина будет неполной, если мы не наложим на холст еще одну краску. Ланселот стремился к полному самоосуществлению. И для исполнения грандиозного этого замысла ему необходим был воскресший Мерлин, побежденный Дракон — даже Гиневра! Ради этого-то — отче и боже мой, не покарай за гордыню отрока сего с пылкой головою! — ради этого и расправился он со всем рыцарством Артуровым; рыцари же, полагая, будто Ланселот против них воюет, не заметили, что они — лишь средство в железном кулаке Судьбы и Ланселота.

— Видишь, господин рыцарь? Вот это и есть мой дом.

Дарк указал на какую-то яму, Ланселот, низко наклонившись, вошел в выкопанную в земле нору. И задохнулся от темноты, вони и дыма.

— Ты живешь здесь, Дарк?

— Не только я, господин рыцарь. Здесь и моя семья живет.

С земляной приступочки поднялась молодая женщина и низко склонилась перед вооруженным мужчиной.

— Будь благословен, господин мой, и, кто бы ты ни был, но если пришел с моим мужем, мы разделим с тобой все, что имеем.

Ланселот поклонился еще ниже.

— Будь благословенна и ты, женщина. Мне ничего не нужно, только вот отдохнуть бы немного да, если можно, поесть.

— Отдохнуть у нас можно, господин рыцарь, а поесть — нельзя. Нет у нас ничего, что бы в пищу годилось.

В этот миг между ногами их метнулась крыса, и Ланселот придушил ее кованым каблуком сапога.

— Выбросьте ее!

— Господин рыцарь! — Дарк смотрел на него с мольбой, — Если бы не нужно было ее выбросить по приказу твоему… видишь, вот мои четверо детей.

Ланселот нагнулся к изможденной, но еще не совсем подурневшей молодой женщине.

— Скажи мне, ты варишь похлебку даже из крысы?

— Из всего, господин рыцарь, из чего только можно.

— Как зовут тебя, женщина?

— Герда.

— Давно ли варишь ты крысиный суп, Герда?

— Было время, когда ели мы телятину и ничего не боялись.

— Когда ж это было?

— Это было… — Дарк заерзал тревожно и робко, но Герда, не обращая внимания — ведь у нее было четверо детей! — продолжала свое: — Это было тогда, когда правил Мерлин. С той поры все гибнет и пропадает. С той поры мужчин подряд зарубают, а женщины умирают родами. Раньше-то, господин рыцарь, веришь ли, не помирали. Жила здесь неподалеку, на берегу озера, очень красивая и очень добрая женщина, звали ее Вивиана. Она знала средство, залечивала раны мужчинам, если же рожала женщина и Вивиана была при том… она была ласковая и все умела… тогда женщины не умирали. И тот, у кого хватало смелости, еще мог тогда даже говорить с Драконом. Да и Вивиана часто просила, требовала, чтоб не отбирали у беременных все съестное. Но потом и Вивиана погибла. А уж такая она была… чисто фея. Пожалуй, господин рыцарь, вот похлебка наша. Вкушай на здоровье!

Поднялся Ланселот и, поскольку велик был ростом, невольно — а может, и вольно — склонил голову перед изможденной женщиной.

— И вы все… почитаете ту Вивиану?

— Может, нехорошо мы делаем, по новой-то вере, а только мы, господин рыцарь, молимся ей.

— Коли так, добрая женщина, — печально сказал Ланселот, — попроси ты ее, чтоб и мне помогла, потому как, поверь, будет мне в том великая нужда!

Выйдя из лачуги Дарка, Ланселот распрямился и глубоко вдохнул чистый воздух.

— Забредают ли сюда псы Драконовы? Не трусь, — прикрикнул он, видя, что Дарк опять так и гнется к земле. — Отвечай, да точно и ясно!

— Забредают, господин мой. Трое их и сейчас здесь.

— Ступай впереди коня, показывай дорогу!

— Я…

— Некогда мне блуждать сейчас! Вперед! Веди прямо к ним!

По таким-то причинам вновь отправились они в путь и мирно продвигались по узкой тропе, окаймленной зарослями кустарника, покуда не закатилось солнце. Ланселот всматривался в кустарник, на поворотах дороги сторожился вдвойне. Впереди шагал, совсем ссутулясь, его старый знакомый — пожалуй, приспело время так его называть — и проводник. Взращенный воином, улавливавший малейший трепет листка или треск веток, Ланселот в недоумении придержал коня, когда спутник его, вернее, проводник вдруг обернулся и, с выражением животного страха на лице, прошептал:

— Он едет сюда!

— Почем ты знаешь?

— Господин мой… мы их чуем по духу. И того уж боимся.

— Ступай туда, — указал Ланселот в лес. — Затаись там.

Он заставил коня попятиться и, укрывшись за ракитовым кустом, стал ждать. Когда из-за поворота на лениво шагавшей лошади показался явно невысокого ранга «пес» — на мече его не было никаких украшений, — Ланселот тихо сказал коню своему: