Храни тебя бог, Ланселот! - [2]

Скажу о себе еще вот что: натура у меня вспыльчивая и гордая сверх меры, поэтому не хватает мне ни спокойной величавости хронистов, ни их покорства, и с тех пор как я себя помню, незримые, но нерасторжимые нити влекут меня к приключениям, к борьбе и мечу, так что и этими своими свойствами не подхожу я для роли того, чей разум судит издали, в безмятежной выси соизмеряет и бесстрастно запечатлевает дела мирские. Одно лишь могу привести себе в оправдание: в противоположность хронистам, кои сторонятся и даже бегут бури, страха и крови, я видел и испытал сам все здесь описанное, я пролил кровь за то, о чем они — черпавшие из тех или иных источников — всего лишь знают. На собственной шкуре я изведываю и теперь удары бича истины и убаюкивающую ласку неправды. Возможно, что многократно и уничижительно помянутые здесь хронисты знают больше меня, зато я больше видел; возможно, также, что образованность поощряет их к более широкому охвату событий — зато мои глаза видят глубже. По крайней мере я так полагаю. Все это я должен был сказать в предварение, иначе свидетельство мое — как и самое писание — лишь отсевки, уносимые ветром.

Изложить на бумаге историю рыцаря Ланселота и отдать ее потомкам, чтоб набирались ума-разума либо потешались, — дело рискованное, однако же я верю в силу фактов. А факты истории сей мне ведомы доподлинно. Я знаю их, может быть, лучше, нежели то или иное лицо, даже главные действующие лица, и, уж конечно, лучше, чем Ланселот. Он-то, бедняга, вряд ли уже распознает хоть что-нибудь в этом сложном и новом мире, ибо Ланселот умер.

Итак, начну с него самого.

Ланселот — этот «железный» рыцарь, столько разных прозваний заслуживший при жизни, — исчезнув из мира сего, оставил за собою три лагеря: приверженцев своих, противников и равнодушных. Причиной же этому один только факт, а именно: то, что Ланселот появился и… исчез. Нетрудно заметить, что люди — отдают или не отдают они себе отчет в собственных глупостях, трусости, ничтожестве — постоянно творят легенды. Главным героем легенды обычно выступает какой-нибудь непобедимый воитель, сказочной красоты женщина и тому подобные лица, ибо люди собирают в них воедино все те свойства, какими хотели бы обладать сами. Горькое развлечение — наблюдать со стороны сей удивительный, но и характерный процесс. Состоит он из двух частей или стадий. На первой стадии люди — скажем так: отдельные люди — избирают кого-либо из своей среды либо соглашаются признать кем-то до них сделанный выбор и незамедлительно возвеличивают избранника до гигантских размеров, наделяют сверхчеловеческими силами, провозглашают образцом и примером для всех. Когда же выясняется — и это уже вторая стадия, — что в действительности он был отнюдь не такой, каким его пожелали увидеть, а решительно во всем такой же, как все, тут-то недавние поклонники на него ополчаются, беспощадно срывают с кумира все красившие его добродетели, топчут ногами и со злорадством или в лучшем случае с прискорбием ставят много ниже самих себя. Иными словами (как бы это поосмотрительней выразиться), попирают главу его.

Однако возвратимся к «железному» Ланселоту. Когда звезда его счастья восходила к зениту, легенды о нем творились такие, что посрамляли богов. Утверждали, что был он сверхчеловек и ростом своим, и силою, рыцарь без страха и упрека, равно опасный сердцу женщины и мечу мужчины. Его мать, Вивиана, фея Озера, помогала каждому взмаху его руки и сопровождала на каждом шагу. Оттого-то ему не стоило никакого труда завоевать расположение короля Артура и овладеть королевой Гиневрой, которая влюбилась в него и на всю жизнь осталась преданной его рабыней; оттого и Драконью крепость он, мол, вдребезги разнес одной рукой, взял с налету и, победив Дракона, вернул к жизни Мерлина. Там, где ступала его нога, содрогалась земля, трепетали тираны и чистые ликовали. Когда же сокрылся он от людских глаз, то сам обратился в легенду и песня о нем звенела вокруг костров, далеко разносясь вокруг. Но прошло время, и вот несколько высокоумных и хорошо осведомленных мужей поведали «правду»: оказывается, Ланселот был попросту глуп и, пожалуй, труслив, а может, и не существовал вовсе. На ярмарках появились силачи, дерзавшие называть себя именем Ланселота; ловкие торгаши производили игрушечных Ланселотов тысячами, к вящей радости детворы. А получилось все так потому, что люди по большей части пекутся о том, чтобы возвеличить самих себя, а не истину.

Однако же Ланселот, я-то знаю, был человек иной породы, и в жизни все было не так, по-другому, и оттого, быть может, суровей и откровеннее. Но звенят и звенят лютни бардов, скрипят перья монахов — так что время и мне приступить к рассказу. И начну я его теми ж словами, какие твердил про себя Ланселот, штурмуя Драконью крепость: «Помоги, Вивиана!» А ты, Ланселот, приглядывай! Чтобы не соскользнула с пера моего какая-нибудь глупость, не исказила бы правду!

Нелегко приступить мне к этой истории, то забавной, то леденящей душу, но все ж приступаю. Начну рассказ с юности Ланселота, только вот еще что скажу в предварение.