Храни тебя бог, Ланселот! - [14]

— Да уймись же ты наконец!

— Помолчи и ты, печальный Галахад, бородатый Галахад! Что-то случилось с тобой, ведь когда уезжал ты, открыто было твое лицо, борода не скрывала его. Если ты — один из них, если сам относишь себя к этой жалкой банде, умеющей лишь хвастать да чваниться, тогда перчатка моя и тебя ждет на ристалище! И если скажешь еще хоть слово, мы будем биться насмерть! И я убью тебя! Прочь с моей дороги!

Ланселот выбежал, бешено громыхнув дверью. Галахад сел к столу, уронил голову на дубовую столешницу.

— Слишком хорошо обучил ты его, Галахад!

— Ты его выпестовал, государь…

Королева Гиневра без свиты — ведь она направлялась к супругу своему — вошла и смерила обоих взглядом.

— Я все слышала. Что теперь будет?

— Что я могу тут поделать, — вздохнул Артур. — Он достоин меча и потому получит его, уйдет и умрет. А ведь он… — Король невидяще глядел перед собой, забыв, что рядом с ним еще те двое, — …он словно плоть от плоти моей… будто сын мне…

— Не отпускайте его на погибель! — Гиневра уже едва помнила о приличиях, она не скрывала тревоги. — Его вызов гласил: если хоть раз потерпит он поражение, то пять лет никого вызывать не станет. Понимаете? И Дракона — тоже! Победи его, Галахад!

— Победить? — Галахад с отсутствующим видом уставился в пол, — Но ведь он прав: его вызов ко мне не относился. За что же я стану драться с ним, его побеждать?

— В самом деле… И ведь вот, ты же вернулся! Вернется и он.

Артур молчал. Галахад отрицательно качнул головой.

— Он вернется, если победит. Только так. Говорю же, я знаю его.

— Не все ли равно, какого он рода, древнего или нет, но вы сами сказали, что он всех вас задел. Он угрожал тебе, Галахад! Этого недостаточно?

— Недостаточно, — покачал головой Галахад, — Он прав во всем. Зачем же я стану добиваться победы?

Тут Гиневра поднесла к губам богато расшитый платочек, который держала в руке, и разрыдалась.

— Затем, что, если ты победишь его, он останется здесь и будет жить!

А ведь правда! — стукнул по столу кулаком Галахад. Ты мне так и говорил, государь, да только верно ль я помню? «…если ж меня победит кто-нибудь, то еще пять лет никого на бой вызывать не стану». Так он сказал, а?

— Так, — горячо, в один голос подтвердили Артур и Гиневра.

— А коли так… — взвешивая про себя каждое слово, медленно проговорил Галахад, — тогда буду считать, что его вызов ко мне относился тоже. Я приму бой.

— Не думай, что тебе будет легко. Ты не видел его на ристалище!

— Какое — легко. Я его знаю. Выбираю палаш.

— И непременно победишь, это ясно!

Поглядел Галахад на короля и супругу его, взиравших мольбой на него; он видел, как важно обоим, хотя и по разным причинам, что он ответит, но все-таки не нашел в себе духу просто солгать.

— Возможно… надеюсь. Попы говорят, доброму делу бог помогает. Так что, может быть… победа достанется не Ланселоту.

Вот что предшествовало вести, вызвавшей возмущение, шумные толки, перешептывания и удовлетворенные ухмылки, — вести о том, что сэр Галахад и к себе относит заносчиво брошенный Ланселотом вызов и теперь-то уж крепко его накажет. Вести просочились из королевского дворца, но когда из того же источника стало известно, что рыцарь Галахад выбрал палаш, вспыхнуло и бурное негодование. Конечно, те, кто ненавидел Ланселота — только за то, что Ланселот смеет существовать, — радовались и посмеивались в кулак, но те, кто был попорядочнее, возмущенно покачивали головами. Правда, биться предлагалось не насмерть, но ведь тут какое оружие взять… Копье, скажем, и булава — оружие не смертоубийственное. Иной раз на поединок выходят с копьями даже без острого железного наконечника, ими человека не убьешь, и побежденный погибает лишь в том случае, если, неудачно упав, сломает себе позвоночник или грохнется оземь затылком. Булава много опаснее, ее удар может быть страшен, но у того, кто владеет искусством обороны, и от такого удара разве что щит погнется, треснет шлем, смертью же булава не грозит, если, конечно, она без шипов, но булаву с шипами на поединках в ход обычно и не пускают. Секирою и не желая, можно убить противника — просто в пылу сраженья, но тому, кто замыслил убить ею, надобно премного постараться, в щель меж доспехами, в слабое место секирою угадать, да не раз и не два ударить, а до тех пор бить — словно дерево рубишь в лесу, пока не прорубишь, пока щель не раздастся. Но вот палаш в руке того, кто владеет им, — грозное оружие. В самом деле: между шлемом и воротом панциря имеется просвет, да и на плечевом, локтевом суставах прикрытия неизбежно слабее, чем нагрудник или прямая стальная трубка, защищающая ногу. Вес палаша и сила удара примерно такие же, как у булавы, острие — как острие секиры, но палаш плоский — и это делает его удар неотвратимым. Лишь просвистит палаш — и вот он уже вонзился, малейшего зазора ему довольно. Рыцарский палаш — страшное оружие, и тому, кто им по-настоящему владеет, ничего не стоит убить противника. Любым из трех способов. Зашибить насмерть; пронзить насквозь, если удастся так повернуть коня, чтобы за спиной соперника оказаться; наконец, разрубить с маху надвое, словно и панциря не бывало. Приемы эти были известны всем, равно как и несравненное мастерство Галахада, виртуозно палашом владевшего, — вот почему предвкусительно повизгивало злорадство и вот почему стоял над толпой гул возмущения. Ибо палашом можно убить и невольно, когда нервы и мышцы воителя уже получили, приняли приказ.