Храм снов - [3]

Под его колышущимся покровом с дюжину человек спали прямо на полу.

Между ними я сейчас же узнал женщину, чья тень покрыла меня ночью, когда я находился на дороге скорби... Но теперь всякий след страдания исчез с ее лица; оно дышало экстазом подлинного счастья; полураскрытый рот буквально ждал поцелуя, и задор, обнявшийся с улыбкой, витал на губах...

В конце ряда невозмутимых мужских лиц, лежала старушка с идиотски-блаженным лицом, а за ней - Кострецов.

Я сел рядом с погруженным в сон спутником и задумался: что значит все это?

Совершенно неожиданно моя задумчивость перешла в легкую, приятную дрему. Я примостился поудобнее и увидел сон.

3

Он начался резким гудком паровоза, таким неожиданным, что я даже испугался...

Суета на вокзале... На перроне полно народа - негде поместиться... Все - русские... Несут без конца баулы, чемоданы, корзинки. Носильщики в помятых картузах и запачканных передниках катят тележки с багажом.

Тележки скрипят, визжат, носильщики переругиваются - никак не проедешь... Гам, смех, веселая толкотня... Ничего не могу разобрать, где я, что такое творится...

- Скажите, пожалуйста, - обращаюсь я к бородатому человеку купеческой складки, в картузе и поддевке, у которого все лицо - сплошное благодушие и радость, - куда же весь этот народ едет?

- Как куда? - удивляется он. - С луны вы свалились?.. Домой - в Россию едем! Большевиков прогнали - всей нашей маяте конец пришел... Можно сказать, народ так обрадовался, так обрадовался... Митровна, - обращается он к жене, - куда же Митюха, пострел, убег? Поезд-то подходит... как бы малец под паровоз не угодил... Митю-ха! - громко гудит его мощный голос на всю платформу.

Я стою, опешивши, а потом спохватываюсь: ведь правда, в самом деле!

Люди сказали... Надо и мне обратно, в Тамбовскую губернию!

А тут, смотрю - однополчанин!.. Ротный командир Коваленко с полуупреком, полуусмешкой машет мне из толпы рукою и говорит немножко с прононсом:

- Что же вы, прапорщик, здесь стоите? От своего эшелона вздумали отстать, а? - А потом, все больше расплываясь в неудержимой улыбке, указывает рукой: - Вот тут, на запасных путях наш эшелон стоит. Все наши в сборе, только вас не хватает!.. Ну, ну не жмите так сильно руку; в ней ведь осколок застрял... конечно, понимаю... чувства, - а сам так и сжимает мою руку, точно клещами...

Я борюсь с внезапно охватившим меня сомнением... Ведь штабс-капитана Коваленко на моих глазах снарядом в бою убило... Но сомнение уступает очевидности, тем более что глаз, вдруг приобретший необыкновенную зоркость, стал охватывать чудовищные пространства - чуть ли не вся Русь родимая как на ладони! Вот в сибирских снегах и метелях, впереди хмурой рати мелькнул орлиный профиль адмирала Колчака; вот поодаль - брат-атаман Анненков с казаками, а еще дальше, где-то в стороне, пробивая путь к родной земле, - "сумрачный" боец, барон Унгерн фон Штернберг ведет свою кавалерию на монгольских лошадках и грозно помахивает ташуром... Еще другие - живые и мертвые, шкурники и герои, - все спешат возвратиться... А тут, рядом, на веером раскинувшихся запасных путях - эшелоны, без конца эшелоны... И все вагоны украшены зелеными березками; на орудийных лафетах - венки; звуки дюжины гармоник и веселого солдатского трепака несутся со всех сторон...

- Вот, посмотри! - говорит Коваленко, указывая в другую сторону, во-он пароходы!

И действительно, я увидел голубые моря, вспененные винтами мощных гигантов, выбрасывающих тучи дыма...

- Все беженцы, как один человек, с разных стран на родину едут, ликующе добавил Коваленко. - И жизнь же теперь будет!

Я ничего не успеваю ответить, потому что слышу еще один голос, зовущий меня... Это - Нина! Ну, как я ее не заметил, если она тоже здесь!

Свежая, румяная, точно сейчас выкупали ее в утренней росе, с блестящими глазами, в том же светлом платьице, которое было на ней в день расставания, два года тому назад, она еще раз перекрикивает весь этот гам:

- Андрюша!

Мчусь к ней, схватываю ее за руки и ... неожиданно выпаливаю:

- Нина, ... а мне передавали, что ты в мое отсутствие с комиссаром сошлась... наших предавала!..

- И ты поверил? - она звонко хохочет. - Ха-ха-ха!

- Ха-ха-ха, - начинаю я тоже хохотать. Хохот, наполовину истерический, сотрясает все мое существо, в сонном видении происходят какието непонятные сдвиги; платформа со всеми пассажирами поднимается на воздух, над поездами, а последние проваливаются в какую-то глубь...

Кто-то трясет меня...

4

Открыв глаза, увидел Кострецова. Он старался меня успокоить:

- Тише!.. Ты уже разбудил меня, еще и других разбудишь! - шептал он над моим ухом.

Когда я окончательно пришел в себя, он спросил:

- Что тебе приснилось?

Волнуясь, я начал было рассказывать, но Кострецов увлек меня на паперть храма, сказав на ходу, что в том месте, где мы только что спали, всякий шум мог причинить страдания людям, уже немало пострадавшим. Молча он выслушал мой рассказ, временами кивая головой, точно соглашаясь: так, мол, должно быть...

- Что же это все значит? Куда мы, наконец, пришли? - закончил я вопросом. Кострецов уселся в нишу и совсем скрылся в тени. Одно время я видел только огонек его папиросы, а затем ко мне стали долетать слова: