Храм - [28]

Противники закружили по песку.

Дикобраз махнул дубинкой, целясь в нечесаную голову. Но Тисун как бы между делом, играючи, увернулся от удара и на отскоке даже успел порезать левую руку охотника, которую тот неосторожно оставил незащищенной.

Бой еще толком не начался, а превосходство дикаря уже было очевидным. Тисун легко уходил от ударов Дикобраза, сам же успел нанести ему несколько неглубоких порезов. Пластун до хруста в пальцах вцепился в жерди решетки – весь поединок был частью дикарского ритуала. Дикобраз был обреченной жертвой на закланье, просто сам еще этого не понимал. Или, что намного хуже, понимал и смирился.

Барабаны выбивали тревожную дробь, подгоняя, взвинчивая бойцов.

Наконец Тисуну наскучила эта игра, он пропустил мимо себя гудящий удар дубинки и наотмашь полоснул тесаком по шее охотника.

Один из шаманов, тут же бросился к поверженному, и подставил к ране большую чашу. Кровь быстро наполнила медный сосуд, и Дикобраза оставили в покое, доживать последние мгновения.

Тисун опустился на колени перед жрецом.

— Ты отдал чужую кровь!

Говорящий с Богами принял чашу.

— Ты отдал свою первую слезу неба.

Один из шаманов погрузил мерцало в кровь.

— Готов ли ты отдать Змею свою жизнь?

Тисун поднялся на ноги, громко выдохнул и провел лезвием своего тесака по груди, оставив длинный багровый порез. Капли его крови упали в чашу.

С чашей в руке, Говорящий с Богами начал подъем вверх по ступеням. Деревня ждала, затаив дыхание. Лишь барабаны сменили ритм и выстукивали нечто настороженное.

Пять шаманов замерли у последней ступеньки и, раскачиваясь из стороны в сторону, затянули что‑то похожее на песню без слов, но лишь заунывное мычание.

На вершине пирамиды, одновременно вспыхнули четыре светильника – медные чаши расположенные вокруг жертвенника. Спустя несколько мгновений, дым поднимавшийся над огнями, уплотнился и его черные маслянистые клубы медленно поднялись к небу – словно четыре колоны уперлись в низкие тучи. Удушливая завеса рухнули внизу, укрыв от посторонних глаз вершину пирамиды и Великого Жреца.

— Змей принял твой дар, Тисун! – возвестил верховный жрец с самого верха, и голос его было слышно даже за рекой. Вынырнув, из быстро редеющей, дымовой завесы он оглядел свою паству.

Первым из многих, кто бросился поздравлять сына, был Черный Змей. В то время пока Тисун купался в заслуженных почестях, двое бритоголовых уволокли тело Дикобраза куда‑то к северной границе деревни.

Пластун спрыгнул обратно на дно ямы, присел у стены.

«Интересно, мне дадут пободаться перед смертью, или так просто зарежут?» — подумал он.

Вечером, едва на деревню легли длинные тени, протянувшиеся от лесной опушки, решетка была поднята. Пластуна вытащили наружу и, накинув на голову кусок какой‑то грубой ткани, поволокли куда‑то, поминутно ругаясь и награждая пленника тумаками. Как всегда при появлении шаманов, голова налилась свинцом и слова отказывались строить предложения. Он даже сознание терял несколько раз.

Песок под ногами сменился камнем, несколько раз охотник едва не упал, вслепую ступая по крутым лестницам.

Но вот кто‑то сдернул клобук, закрывавший ему обзор, и толкнул в спину.

Пластун щурился отворачиваясь. Пока глаза привыкали к свету, он вдруг понял, что оковы спали с его разума и он свободен. Относительно свободен – только руки стянули ремнями и завели за спину.

Охотник огляделся: просторная комната с невысоким потолком, в стены вмурованы железные светильники, каждый на три толстые свечи, имеется стол, заваленный всяким хламом – бумагами, инструментами и книгами (книг Пластун в руках‑то и не держал, но увидав точно мог сказать, что это именно они). Поодаль в глубоком кресле сидел Великий Жрец, пряча лицо в клубах сизого табачного дыма.

— Ступайте, — властным жестом он отпустил конвоиров.

Шаманы молча поклонились и вышли, оставив пленника наедине со своим вождем.

— Садись, — лидер змеепоклонников кивнул на лавку, застланную звериной шкурой.

Пластун не стал капризничать и подчинился. А что? На ремни не режут, в пасть зверю не толкают, можно и посидеть, паче после сырости земляного узилища.

— Расскажи, как ты попал сюда, — приказал жрец и приложился губами к трубке.

— Вы же все равно человеческого языка не знаете, — сказал охотник, памятуя, что ни Черный Змей, ни сопровождавшие его воины не смогли понять смысл его слов.

— А ты попробуй, вдруг у меня получится, — спокойно предложил Говорящий с Богами, давая понять, что уж он‑то говорит с пленником на одном языке.

— Привели, — буркнул добытчик.

Разговаривать с вождем змеепоклонников не хотелось, охотник чувствовал исходящую от жреца угрозу и силу. Силу, которую тот до поры не демонстрирует, но немедля пустит в ход, когда это потребуется.

— Ты живешь наверху, в каменной пирамиде, — сказал жрец.

Пластун угрюмо кивнул.

— Где тебя поймали?

Пластун прикинул, что врать не стоит.

— На меня и моих людей напали, когда мы шли вдоль обрыва, по нашей территории.

— Кто‑нибудь знает, куда вы могли деться?

— Нет.

На этот раз Пластун соврал и тут же почувствовал, как что‑то стучится в его разум, пытается пролезть внутрь, заглянуть в его душу, желая вызнать правду. Охотник пытался отгородиться от вторжения, выстраивая, как умел, хрупкие стены. Давление нарастало, и вот уже Пластун был готов закричать от нечеловеческого напряжения, когда вдруг стальная хватка чужой воли отпустила его, оставив переводить дух, будто после тяжелого забега.