Храм - [16]
Свист положил винтовку на поросший мхом ствол и принялся изучать поляну, глядя на нее поверх мушки. Ждать так ждать. Что Свист усвоил хорошо, так это привычку всегда слушать старших, полагаясь на их более богатый опыт и знания.
«Но где же он медведя‑то увидал?» — дивился про себя парень.
Потянулись долгие минуты ожидания. Вдобавок солнце, прогнавшее туман, начало припекать, так что вскоре Свист оказался совсем мокрый. Но глаз с поляны не спускал.
Наконец, осторожно раздвинув стволом карабина ветки, на противоположной стороне поляны показался Орех. Он шел пригнувшись, не спуская глаз с большого замшелого камня, что врос в землю неподалеку.
Свист мельком глянул на огромный валун. Камень себе и камень, вон по заросшему лишайником, боку прохаживается маленькая юркая птичка.
Орех стремительно, но мягко и бесшумно упал в траву, как будто прячась от кого‑то. Свист судорожно принялся искать глазами цель.
Из густого подлеска, потешно переваливаясь на коротких, мощных лапах появилась большая барсучиха, а за ней целый выводок пушистых малышей. Семейство гуськом потрусило через поляну.
Волосы на затылке Свиста встали дыбом, на лбу выступила холодная испарина: давешний валун, прогулочная площадка для птички, вдруг превратился в лежащего медведя. Огромный косматый зверь, следил за приближением барсучьего выводка, а те как будто и не замечали хищника, шелестя душистой травой. Когда барсучиха поравнялась с медведем, тот мгновенно сгреб ее мощными лапами, подмял под себя и плотоядно зачавкал, разрывая животное. Кутята с истошным визгом бросились врассыпную.
Свист непроизвольно потер глаза, разглядывая медвежью трапезу. Медведь тем временем закончил потрошить зверька и снова улегся на траву, облизывая перепачканную кровью морду. Выгнул спину, подобрал под себя когтистые лапы, став похож на огромную лохматую кочку.
— Видал? – прошептал над его ухом Орех.
Свист только закивал головой, пораженный картиной.
— Пошли, — Орех поманил его рукой.
Заговорить осмелились, только оказавшись под деревом, где оставили рюкзаки, подальше от злосчастной поляны.
— Орех, это как?
— А вот так, — угрюмо ответил охотник и, усевшись на траву, скрутил пробку у фляги.
Пил мелкими глотками.
— Бывает так, — неохотно начал Орех. – Редко очень, но бывает, что звери могут того, — он подумал, — чего обычно не могут.
— Он, что действительно в камень превращался? – Свист подозрительно осмотрелся.
— Нет, конечно, не мели ерунды. Это он камнем прикинулся, заставил вас думать, что он просто большой кусок скалы, — Орех вернул флягу в поясной чехол. – Помнишь, мы обезьян от Дома гоняли? Вот с теми по настоящему странные вещи творятся – косолапому и не снилось.
— Кого «вас»? – уточнил Свист.
— Тебя и барсуков. Видишь ли, он так охотится. Сидит себе и ждет, знает, что звери через ту поляну на водопой будут идти. Куда удобней, чем самому за добычей гоняться, силы тратить.
Свист неприязненно огляделся вокруг: а вдруг вон тот куст тоже зверь какой?!
— Но как он так делает?
— Кто его знает как, — отмахнулся Орех.
— А почему ты его сразу заметил? – Свист с уважением посмотрел на товарища.
— А я, Свист, опытнее тебя. Меня на мякине уже не проведешь, — сказал он, и по старой привычке разгладил усы.
Свист задумался. Впервые он такое видал, пускай и целый сезон здешнюю землю топчет.
— Что делать будем? Дальше пойдем? – наконец спросил он.
— Ждать будем.
— Чего ждать? – с нажимом спросил Свист.
То, что из Ореха слова приходилось тянуть клещами, его жутко раздражало.
— Зверь пить захочет, сам уйдет, а мы с тобой посмотрим, чего на той поляне еще интересного есть. Кроме камней лишайных, — попытался сострить усач.
5
Орех присел на корточки, задумчиво жуя ус. Он разглядывал примятую медведем траву. Протянул руку – земля еще хранила тепло хищника. Отчетливо пахло зверем и кровью.
— Орех, — Свист тронул его за плечо, — Идем, покажу что‑то.
Они подошли к толстому старому ясеню, нависшему над краем поляны. Свист указал на россыпь дыр и выбоин в коре. Орех наклонился, чтобы поближе рассмотреть, что же там такое. Поскреб кору ногтем, а после, вынув нож, принялся ковыряться в стволе. Немного повозившись, он извлек маленький кусок металла, а после еще один.
— На дробь не похоже. Вроде, — Свист взял осколок двумя пальцами и поднес к глазам.
Орех только промычал что‑то невразумительное, затем наконец сказал:
— Это объясняет следы.
— Какие следы?
Вместо ответа Орех отвел напарника обратно на поляну и указал на примятую траву и поломанные цветы.
— Вот смотри. Медведь тут сидел, — он кивнул на лежанку зверя, — а потом вон с той стороны кто‑то пришел. Человека три, может четыре, босые и видать не слишком груженые.
Охотник сделал несколько шагов.
— Медведя они тоже не увидели – подошли слишком близко, тут он и кинулся.
На земле виднелись хорошо различимые борозды, оставленные когтями хищника.
— Эти, значит, пальнули хрен знает из чего, но промахнулись. Правда, и косолапому ничего не перепало – крови я не вижу.
— А почему он, ну медведь, не погнался за ними?
— Обленился, зверюга, а может сам от звука выстрела струхнул. Кто его разберет?
— Стрелял‑то кто?
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.
Между песчаными равнинами Каресии и ледяными пустошами народа раненое раскинулось королевство людей ро. Земли там плодородны, а люди живут в достатке под покровительством Одного Бога, который доволен своей паствой. Но когда люди ро совсем расслабились, упокоенные безмятежностью сытой жизни, войска южных земель не стали зря терять время. Теперь землями ро управляют Семь Сестер, подчиняя правителей волшебством наслаждения и крови. Вскоре они возведут на трон нового бога. Долгая Война в самом разгаре, но на поле боя еще не явился Красный Принц. Все умершие восстанут, а ныне живые падут.
Никогда неизвестно, кто попадёт тебе в руки, вернее, кому попадёшь в руки ты, куда это тебя приведёт, и в кого превратит. Неизвестно, что предстоит сделать для того, чтобы мир не погиб. Неизвестно, как сохранить близких, которых у тебя никогда не было.