Храм фараона - [9]

«Мы — да, — подумал Пиай, — но не рабы, гнущие спины полях».

Но эти свои мысли он оставил при себе. То горестное время прошло, и Пиай давно разрушил все мосты к своему прошлому.

Возвращение в Мемфис замедляло большое количество остановок. Настроение наследного принца Рамзеса непрерывно менялось. Едва они покинули Абидос, он стал упрекать себя в том, что тотчас не взял дочь Сенеба с собой. Он называл себя трусливым, глупым и слабым, потому что немедленно не воспользовался своими царскими правами. Однако на следующее утро он хвалил себя за, как ему теперь казалось, мудрое решение. В конце концов Нефертари должна стать не рядовой наложницей в каком-нибудь углу его гарема, а супругой. Ему не следует обижать доброго Сенеба и его жену, верного и полезного подданного необходимо ободрять и поддерживать, как часто напутствовал его отец.

Теперь они проезжали через особо плодородные земли, где сейчас, в первый месяц сбора урожая, много людей работали на полях. Они, разинув рот, смотрели на царские корабли, некоторые махали, смеялись, прыгали туда-сюда, кричали что-то непонятное. Царь удобно сидел под парусом, защищавшим его от солнца, просто одетый и без фараонских регалий. У него в ногах сидел Рамзес, на нем была лишь короткая набедренная повязка, и он ел свежий виноград с серебряной тарелки.

— Вон, посмотри туда, — сказал Сети. — На этом фундаменте покоится наша страна. Они прилежны и нетребовательны, работают весь год, в то время как жрецы только и расходуют, особенно жрецы Амона в Фивах. Все время, пока фараоны находились в резиденции, жрецы чувствовали себя второй властью в государстве, их владения простирались от Куша до Дельты, при этом забывая, что фараон является единственным верховным жрецом страны Кеми. Они все еще безмерно богаты, но уже не так могущественны. Чтобы дать им ощутить, кому они обязаны своей властью, я не назначил в Фивах нового верховного жреца и не сделаю этого, пока жив. Я — сын Солнца, власть принадлежит мне, я один говорю с Амоном-Ра, моим божественным отцом, а эти жрецы только посредники, рабы!..

Царь был в гневе. Он торопливо схватил кубок и сделал большой глоток.

— Успокойся, отец. Они были избалованы во времена Тутмоса и присвоили себе права, которых не имеют. Они не стоят того, чтобы ты волновался из-за них. В конце концов ведь не мы перенесли резиденцию из Фив в Мемфис, а ныне покоящийся в стране Озириса фараон Харемхеб, а это было целое поколение назад.

Во взгляде принца появилось что-то дикое, когда он жестко добавил:

— Эти гордецы должны снова научиться тому, что они не больше, чем рабы фараона, который был милостив настолько, что сделал их служителями своего бога. Одно твое слово, великий царь, и самый высший из жрецов сгинет в каменоломне или будет самым низким служкой в маленьком храме на границе. Они должны это знать! Они не имеют права забывать, а если забудут, мы им напомним.

Фараон улыбнулся:

— Ну, ты перестарался, сынок. Они недостойны нашего гнева, эти люди с бритыми головами. Я придумал следующее. Все безграничное состояние Амона в Мемфисе должно будет перейти под управление храма Пта. Пта в конце концов — господин нашего города, и его почитают как бога-создателя, в то время как Амон не что иное, как деревенский фетиш. Пта создал мир, богов и людей, силой своего слова, а значит, он является также создателем Амона.

— Это будет для них тяжелым ударом, — согласился Рамзес, — потому что их владения распростерты по всей стране Кеми, они повсюду стараются взять все в свои руки. Фивы были их правой, а Мемфис — левой ногой. Они будут протестовать, если ты отрежешь им ногу.

— Пусть протестуют! Я их не боюсь! Только слабые фараоны боятся жрецов, заметь это, сын мой.

Так была посеяна вражда, которой еще суждено будет сыграть трагическую роль в жизни наследного принца, потому что такими бессильными, как хотелось бы фараону Сети, жрецы Амона еще долгое время не будут.

В мемфисской гавани собралась толпа встречающих, а фараон и наследный принц все не появлялись. Фараон Сети отказался на этот раз от церемониального въезда и велел отнести себя во дворец в закрытых носилках. Рамзес любил роскошные церемонии. Он надел парадное платье, драгоценности в голубом венце и медленно поехал к дворцу на колеснице, окруженной ликующим народом.

Во время этой поездки он все думал, как хорошо было бы разделить все это с прекрасной Нефертари. Но может быть, ее родители посчитали его приглашение несерьезным и приняли за простое проявление вежливости, которое ничего не значит и ни к чему не обязывает?

Едва переступив порог дворца, он приветствовал и обнял свою мать Тую, поцеловал обеих младших сестер Тию и Хентмиру, и нанес короткий визит няньке, а затем вызвал писца и продиктовал письмо Сенебу и его жене Хатнуфер:

— Узер-Маат-Ра-Сетеп-Ен-Ра-Мери-Амон-Рамзес приветствует вас и передает вам свое настойчивое желание разделить красоту царской жизни с вашей дочерью Инет. Половина моего сердца осталась в Абидосе. Я хочу забрать ее из рук Инет-Нефертари. Выберите самую быструю ладью, торопитесь, ибо ваш царь находится в опасности погибнуть из-за того, что не хватает половины его сердца.