Храм фараона - [206]

— Мы скоро увидимся снова, — заверила его Мерит, откладывая в сторону плащ и покрывало.

Пиай молча смотрел на свою возлюбленную. «Какая она уверенная, моя майт-шерит, — весело подумал он. — Она уже все запланировала, все расставила по местам».

— Ты так уверена, будто уже добилась согласия царя и своего супруга. Сети может нарушить твои планы. Он привык к своим привилегиям и не захочет отказываться от них.

— Он должен будет! — воскликнула Мерит. — Он должен будет отказаться только от меня. Только от меня. Больше я от него ничего не требую.

Они говорили о том и о другом, но оба знали, что только высказывают предположения. Однако они хотели строить планы на будущее. Это прежде всего нужно было Мерит, чтобы жить дальше. Лаская Пиайя, Мерит снова и снова твердила:

— Это не разлука, любимый, это только пауза. После праздника Зед царь смягчится, я знаю его. Этот юбилей — милость богов, и мой отец знает, что он принадлежит к немногим, кому было позволено его отпраздновать. Он как будто начинает жить заново, и так же будет для нас. Может быть, Баст проявит понимание и попросит свою божественную сестру с головой львицы о помощи любящим. Сети сейчас в Пер-Рамзесе, и, может статься, дыхание болезни еще осталось…

— Нет! — сказал Пиай твердо. — Я не хотел бы быть обязанным своим счастьем смерти другого, как бы это ни было удобно, тем более что бедный Сети ни в чем не виноват. Он только послушался приказа фараона. Он все-таки твой единокровный брат.

— Для меня он чужак, которого мне навязали. Боги не благословили этот брак, это ясно.

И Мерит рассказала своему возлюбленному то, о чем хотела промолчать, — о неудавшейся попытке Сети переспать с ней.

— Он боится тебя, Мерит. Он боится, что маленькая львица может разорвать его, и это парализует его мужскую силу.

— Я была совсем миролюбиво настроена и не показала ему ни когтей, ни зубов. Ты же меня не боишься?

Пиай крепко обнял ее и прошептал ей в ухо:

— Потому что ты моя жена добровольно и с благословения богов.

И они любили друг друга на скрипучем, жестком деревянном сундуке, и стройные бедра Мерит цвета меда обвивали тело Пиайя. Когда он нежно хотел отстраниться, она усилила нажим, и ее раскосые, темные глаза не отпускали его, как будто она желала привязать его к себе вдвое крепче.

— Я не отпущу тебя, Пиай, ты слышишь? Я не отпущу тебя, пока жива, и если умру — не отпущу. Если я прежде тебя уйду в Закатную страну, мое ка парализует колдовством твой фаллос, чтобы ты больше не мог быть ни с одной женщиной, пока не последуешь за мной в царство Озириса.

— Прекрасная перспектива, — пошутил Пиай. — Но я в два раза старше тебя, поэтому я все-таки опережу тебя.

— А ты будешь ждать меня там?

— Ты всегда будешь там передо мной. На рельефе в моей гробнице изображен цветущий сад, и мы сидим там в час вечерней прохлады у пруда с лотосами. Мы сидим напротив друг друга и смотрим друг на друга. Так должно быть, я хотел бы, чтобы так было всю вечность.

Глаза Мерит засветились, и давление ее бедер ослабело:

— Тогда я могу отпустить тебя к Озирису прежде меня. Тем не менее я позабочусь, чтобы мы и в этой жизни не расставались слишком надолго. Доверься мне.

Между Мемфисом и Оном, священным городом бога Солнца, располагался Пер-Хапи, древний город, в котором почитали бога Нила. Там имелись скромный храм, маленькая гавань и несколько пустующих зданий. Здесь ежегодно проходило празднование пробуждения Нила. В большинстве случаев культовые действа за фараона совершал верховный жрец Мемфиса, но на этот раз прибыл сам фараон, и множество людей усеяли берег.

Рамзес и Нефертари в полном церемониальном облачении возглавляли процессию, восседая на переносном двойном троне. Они сидели неподвижно, гордые и торжественные, как и полагалось по обычаю. За ними следовали боги всех египетских областей, изображения которых, как и бога Нила Хапи, несли переодетые жрецы. Впереди всех развевалось изображение Мемфиса — Белая Стена, за ним следовали в строго установленном порядке символы Нижнего и Верхнего Египта. Жрецы Хапи несли редкие символы на золотых древках: земляной вал, заяц, кремень, пасть коровы, гарпун, рыба и другие, значение и происхождение которых знали немногие высокоученые жрецы.

Жрецы, музыканты и певцы окружили фараона, который отложил свой скипетр и в молитве простер руки к реке.

Громким голосом Рамзес произносил гимн Нилу:

— Если ты поднимаешься, человечество живет. Если ты обуян жадностью, то страдает вся страна. Когда ты выходишь из берегов, страна ликует. Ты — создатель всего, что зреет. Ты приносишь питание и наполняешь шлюзы. Ты даешь добро всем сверх меры. Ты под землей, но небо и земля слушаются тебя. Ты неподвластен никому. Никто не противится тебе, тебе не поставлено никаких границ. Могучий Хапи — вечный бог!

Как только отзвучали музыка и пение, вперед выступили четыре жреца и опустили свои горящие факелы в чан с молоком — те с шипением и дымом погасли, ибо питание и разлив, символизируемые молоком, побеждают засуху и недород, символизируемые огнем факелов.

Царь вернулся к трону, взял оба скипетра и снова сел рядом с Нефертари.