Храм Духа Святого - [31]

— Выходи, — сказал он и, перегнувшись через нее, открыл ей дверь.

Она вышла, не глядя на него и не спрашивая, что они будут здесь делать; он, открыв себе другую дверь, обогнул машину спереди.

— А теперь ты у меня получишь!

Голос его раздался излишне громко, с гулким отзвуком и был словно бы подхвачен и вознесен вверх — в гущу сосновых крон. Он не хотел во время порки попадать под ливень и, торопливо снимая ремень, скомандовал:

— А ну живо становись к тому дереву!

Сквозь туман в ее голове намерение деда дошло до нее, казалось, не сразу. Она не двигалась, но постепенно в ее лице замешательство сменялось ясностью. Еще несколько секунд назад лицо было красно, перекошено и неупорядоченно — теперь оно выпускало из себя всю муть до последней капли, пока не осталась одна определенность, пока, медленно миновав стадию осознания, взгляд девочки не достиг каменной убежденности.

— Меня ни разу в жизни не били, — проговорила она, — а если кто попробует, я того убью.

— А ну без дерзостей у меня, — сказал он и двинулся к ней. Он очень шатко чувствовал себя в коленях — словно они могли гнуться и в ту, и в другую сторону.

Она отступила ровно на шаг и, не сводя с него спокойного взгляда, сняла очки и бросила за небольшой камень у дерева, куда он приказал ей встать.

— Сними очки, — велела она ему.

— Мала еще распоряжаться! — рявкнул он и неловко хлестнул ее по щиколоткам.

Она бросилась на него так стремительно, что он не смог бы сказать, что было вначале — толчок плотного туловища, удары ботинками в ноги или кулачная дробь по груди. Он замахал в воздухе ремнем, не соображая, по какому месту ударить, пытаясь высвободиться, чтобы решить, как лучше за нее взяться.

— Пусти! — заорал он. — Пусти, тебе говорят!

Но она, казалось, была везде, наскакивала со всех сторон разом. Точно на него напала не одна девочка, а свора маленьких демонов, все в плотных коричневых школьных ботинках, все с маленькими твердыми кулачками-камешками. Его очки полетели наземь.

— Говорила, сними, — прорычала она, не переставая дубасить его.

Он схватился за коленку и заплясал на одной ноге, а град ударов сыпался тем временем ему на живот. Он почувствовал все пять коготков, впившихся выше локтя ему в руку, на которой она повисла, механически колотя его ногами по коленям и барабаня свободным кулаком по груди. Он с ужасом увидел, как ее лицо с оскаленными зубами подтягивается на уровень его лица, и от укуса в скулу взревел как бык. Ему казалось, это его собственное лицо приближается и кусает его сразу с нескольких сторон, но он не мог на этом сосредоточиться, потому что его лупили по-всякому без разбора, лупили в живот, в пах. Он бросился на землю и начал кататься, словно стремясь сбить охвативший его огонь. Мигом оседлав его, она стала перекатываться с ним вместе, по-прежнему пиная его ногами и охаживая ему грудь теперь уже свободными кулачками.

— Я же старый человек! — визжал он. — Пусти меня!

Но она не пускала. Новой мишенью стала его челюсть.

— Перестань, перестань! — хрипел он. — Как можно на деда!

Она приостановилась — лицо точно против его лица. Бледные глаза уставились в такие же бледные глаза.

— Получил свое? — спросила она.

Старик посмотрел на свой собственный образ, полный злого торжества. «Ну, кто кого отлупил? — спрашивал образ. — Я тебя». После чего, с нажимом на каждом слове, образ добавил: «И Я — ЧИСТОКРОВНАЯ ПИТТС».

Во время паузы она ослабила хватку, и он, изловчившись, взял ее за горло. Ощутив внезапный прилив сил, он сумел оттолкнуться и поменяться с ней местами, так что на лицо, которое было его собственным, но осмелилось назвать себя питтсовским, он смотрел теперь сверху вниз. Не ослабляя рук, сжимающих ее шею, он приподнял ее голову и резко опустил — оказалось, на камень. Потом приподнял и опустил еще и еще. Потом, глядя в лицо, в медленно закатывающиеся глаза, которым, казалось, не было теперь до него никакого дела, он проговорил:

— А вот во мне питтсовского нет ни капли.

Он продолжал смотреть на свой побежденный образ, пока не почувствовал, что, храня полное молчание, образ не выказывает, однако, никакого раскаяния. Глаза, перекатившись обратно вниз, замерли в невидящем взгляде.

— Пусть это будет тебе уроком, — сказал он голосом, который был разбавлен сомнением.

С трудом встал на ослабевшие избитые ноги, сделал два шага, но расширение сердца, начавшееся в машине, продолжалось. Он повернул голову и долго смотрел назад, на неподвижную детскую фигурку, лежащую головой на камне.

Потом он упал на спину и беспомощно повел взгляд кверху, вдоль голых сосновых стволов к вершинам, и тут сердце конвульсивным движением стало расширяться дальше, да так быстро, что старику показалось, будто оно влечет его за собой через лес, будто он со всех ног бежит вместе с уродливыми соснами к озеру. Там, соображал он, открытое место — небольшой участок, где он сможет высвободиться и оставить лес позади. Он уже видел его на отдалении — открытое место, где вода отражает бледное небо. Он бежал к просвету, и просвет рос, пока внезапно впереди, величественно скользя к его ногам легкой гофрированной рябью, не распахнулось все озеро. Вдруг ему пришло в голову, что он не умеет плавать, а лодка не куплена. По обе стороны от него тощие деревья сплачивались в таинственные темные шеренги, маршем уходящие по воде на тот берег и вдаль. В отчаянии, ища помощи, он стал озираться, но вокруг не было никого, кроме громадного и такого же неподвижного, как он, желтого скособоченного чудища, жадно хапающего глину.