Храм Духа Святого - [28]

— Если плотная такая, на вас похожая — сказал парнишка, — то ее белый человек увез в пикапе.

— Какой белый, в каком пикапе?! — взревел старик.

— В зеленом, — сказал подросток, причмокивая, — а белого человека она папой назвала. Они в ту сторону покатили, не помню точно когда.

Старик, дрожа, сел в машину и поехал домой. Его чувства метались между яростью и горечью унижения. Никогда раньше она от него не убегала, тем более к Питтсу. Питтс велел ей сесть к нему в пикап, и она не посмела ослушаться. Но, придя к этому заключению, старик разъярился еще пуще. Что с ней такое, почему она не может дать Питтсу отпор? Откуда в ее характере этот единственный изъян? Ведь он ее так хорошо воспитал во всем остальном. Тайна, мерзкая тайна.

Когда он доехал до дома и поднялся на веранду, она сидела там на качелях, мрачно уставившись вперед через поле, которое он собирался продать. Глаза распухшие и розоватые, но красных полос на ногах он не заметил. Он сел рядом. Голос, которому он хотел придать жесткость, прозвучал жалобно, как у получившего отставку поклонника.

— Почему ты со мной так? Ты никогда раньше от меня не уезжала.

— Захотела и уехала, — сказала она, глядя прямо перед собой.

— Ничего ты не захотела. Это он тебя заставил.

— Я сказала, что уйду, и ушла, — медленно, с нажимом произнесла она, не поворачивая к нему головы. — А теперь иди отсюда сам и оставь меня в покое.

В том, как она это сказала, слышалось что-то окончательное, категоричное, чего не было во время их прежних размолвок. Она смотрела вперед, за пустой участок, на котором в изобилии цвели розовые, желтые и фиолетовые сорняки, за красную дорогу — на угрюмую черную полосу соснового леса, окаймленную поверху зеленью. Выше виднелась узенькая серо-голубая полоска более дальнего леса, а еще выше начиналось небо, совершенно пустое, если не считать пары чахлых облачков. И на все это она смотрела так, словно там был человек, которого она ему предпочитала.

— Разве это не моя земля? — спросил он. — Хозяин продает свою землю, чего обижаться-то?

— Потому что это лужайка, — сказала она. Из носа и глаз потекло ручьями, но лицо она удерживала в каменном состоянии, только слизывала влагу там, куда доходил язык. — Мы не сможем смотреть через дорогу.

Старик посмотрел и еще раз убедился, что смотреть там особенно не на что.

— В первый раз такое поведение, — сказал он удивленно, точно не веря. — Там же ничего нет, лес и лес.

— Мы не сможем теперь смотреть, — повторила она, — и это лужайка, и мой папа на ней пасет телят.

Услышав это, старик встал.

— Ты по-питтсовски себя ведешь, а не по-форченовски, — сказал он. Так нехорошо он никогда еще с ней не говорил, и в ту же секунду он раскаялся. Себе он сделал больнее, чем ей. Он повернулся, вошел в дом и поднялся в свою комнату.

Несколько раз во второй половине дня он вставал с кровати и шел к окну смотреть через «лужайку» на полосу леса, которую ей во что бы то ни стало надо было видеть. Все то же, ничего нового: лес — не гора, не водопад, не какой-нибудь садовый куст или цветок, просто лес. В это послеполуденное время его пронизывал солнечный свет, так что каждый тонкий сосновый ствол выступал во всей своей наготе. Сосновый ствол — он и есть сосновый ствол, сказал старик себе, и если кому хочется на него любоваться, далеко в здешних краях не нужно ходить. Всякий раз, когда он вставал и выглядывал в окно, он укреплялся в решении продать участок. Недовольство Питтса, конечно, не рассосется никогда, но Мэри-Форчен он уж как-нибудь задобрит — купит ей что-нибудь. Это со взрослыми ты либо в ад попадаешь, либо в рай, а с ребенком всегда можно по пути остановиться и отвлечь его каким-нибудь пустячком.

Когда он в третий раз встал посмотреть, было уже почти шесть часов, и худощавые стволы, казалось, всплыли в озере красного света, разлившемся от едва видимого солнца, которое садилось за лес. На долгие секунды старика словно выхватило из громкой мешанины всего катившегося к будущему и задержало посреди неуютной тайны, прежде от него скрытой. В галлюцинаторном видении ему померещилось, будто там, за лесом, кого-то ранило и деревья стоят омытые кровью. Но чуть погодя из этого неприятного забытья его вывела машина Питтса, которая, хрустя камешками, остановилась под окном. Он снова лег на кровать, закрыл глаза, и на внутренней стороне век встали в черном лесу адские красные стволы.

За ужином никто, включая Мэри-Форчен, не сказал ему ни слова. Он быстро поел, вернулся в свою комнату и потом весь вечер перечислял самому себе выгоды от близости такого заведения, как тилмановское. Во-первых, за бензином никуда не ездить. Во-вторых, если нужна буханка хлеба, только и дела, что выйти из своей передней двери и войти к Тилману в заднюю. В-третьих, можно ему продавать молоко. В-четвертых, Тилман симпатичный человек. В-пятых, он приведет за собой всякий другой бизнес. Дорогу скоро заасфальтируют. Со всей страны люди будут ездить и останавливаться у Тилмана. Если его дочь думает, что она лучше Тилмана, маленький урок ей пойдет на пользу. Все люди сотворены свободными и равными