— Лежит Бузилэ, — сказал Вася.
— Что с ним? Такой лоб!
— Живот болит, отравился, говорит, чем-то.
— Знаю я чем, в столовой салату съел, — догадался Апостол, — я ж им говорил, чтоб заменили!
— И его дружки-бульдозеристы тоже, видать, поотравлялись. Сенька хромает, а у другого рука на привязи.
— Хорошо, хоть иностранцы не пострадали, — сказал Апостол.
— Дочка, налей мне четверть стакана вермута, — сказал Филипп буфетчице.
— Чего? — подбоченилась та.
— Четверть, — начал Филипп и умолк.
В открытую дверь ворвался раскат грома:
— Филипп, немедленно выйди из буфета! Повторяю…
— А ну-ка убирайся отсюда, живо! — прикрикнула на него буфетчица.
Филипп поплелся к выходу:
— Я ж ему говорил, не дадут у нас четверть стакана, а он: разводи, разводи!…
На окраине села старухи уже заняли свои места перед ямой-кормушкой. Прошел самосвал, груженный бутом. Его так тряхнуло, что один камень свалился на дорогу. Длинноногая попыталась сдвинуть его на свою сторону, не получилось.
— Подсоби, — попросила она соседку.
С трудом они подкатили камень к калитке, разогнулись, чтобы передохнуть.
— Задумала что? — спросила толстушка.
— Ежели колхоз крупное строительство затеял, может, на глухую стену соберу, она у меня отходит.
— Больно долго их собирать, — растирая поясницу, рассуждала толстушка. — Вот, если бы они возили эти крупные, как их…
— Панели, что ли?
— Вот-вот, я б тоже переложила ту, что во двор выходит…
Послышался мощный рокот. На старух грозно надвигалось что-то, похожее на первые паровозы. Это был агрегат для приготовления асфальта. Следом двигалась машина для укладки асфальта. Процессию заключал каток. Стараясь перекрыть шум моторов, Длинноногая крикнула толстушке:
— Куда конь с копытом, туда и рак с клешней! Хотят как в городе сделать!
— Если как в городе, — прокричала в ответ толстушка, — тогда живем! Они этот асфальт завтра же перекопают!
— Зачем?
— Чем? — не расслышала толстушка. — Забыла, как называется! Да вон они, голуби!
Догоняя остальные машины, мимо них прогромыхал колесный трактор, волоча за собой дизельную установку. На ней, свесив ноги, сидели двое рабочих с отсутствующим выражением на лицах и с пневматическими молотками на коленях.
1975
