Храброе сердце - [32]

И у меня возникло такое странное чувство. Серьезно, почему-то, мне стало грустно. Как будто кто-то умирает. Или кто-то отправляется в длительное путешествие и ты не знаешь свидитесь ли вы еще. Последним я обнимаю Лью.

— Ты не должна делать этова, — говорит он.

— Нет, должна, — говорю я.

Как только заходит солнце, мы начинаем.

Мы с Ауриэль заползаем в палатку. Внутри душно. Тесно. Уже слишком жарко. Место есть только для двоих. Мы сидим, скрестив ноги. Она кидает сушенный клевер на горячие камни. Струйки сладковатого дыма наполняют воздух. Она позволяет пологу палатки закрытца. Теперь мы отгорожены от остального мира. Мы заперты внутри. Теперь только я и она, и правда, што лежит между нами. Я не могу больше изворачиватца и хитрить. Не могу утаивать. Чем бы это ни было, я должна знать. Взглянуть этому в глаза. Как Па говорил мне.

«Не поддавайся страху, Саба. Будь сильной, такой, какой я тебя знаю. И никогда не сдавайся. Никогда».

В палатке темнота. Просто непроглядная чернота. Што открыты, што закрыты глаза, без разницы. Я ничего не вижу. Могу только слушать.

Зачерпнули ковшом. Вода выплескиваетца на камни. Гневное шипение пара. Затем становитца жарко. Вокруг меня удушливые жаркие волны. С меня ручьями стекает пот, несмотря на то, что на мне ничего нет, кроме нижнего белья.

Ауриэль начинает петь. Просто петь, без слов. Я уже слышала такое прежде. Гортанное пение, причитать, скорее напоминая стенания ветра. Она бьет в свой тамтам. Браслеты на её запястьях мелькают слабым мерцанием в воздухе. Их звон отдаетца в моей голове, во всем теле.

Больше пара. У меня в носу, в ушах, в легких, которые заполнены паром и теплом. По мне струитца пот. Нету никакой возможности выпрямитца в полный рост. Не пошевелитцы. Я в ловушке. Я в ловушке жара, звуков и тьмы. Мое сердце трепещет словно испуганная птичка.

Но я не собираюсь сбегать. Нет, не собираюсь.

Ауриэль подносит ковш с водой к моим губам. Я страстно хочу напитца. Она заносит еще один над моей головой. Сует маленькую чашечку мне в руки.

— Выпей, — говорит она. — Потом ложись.

Я колеблюсь. Но всего мгновение. Я запрокидываю голову и выливаю в себя содержимое чешки. Язык ощущает привкус кары. Это как пить дерево. Землю. Воду. Воздух. Я укладываюсь на землю.

— Открой себя травам, — говорит она. — Не борись с ними. Пусть они примут тебя, обучат, тому, что должны, дадут тебе то, что тебе необходимо.

Она напевает и отбивает ритм. Тамтам дребезжит, издавая звуки, напоминающие стрекотание сверчков. Сотни сверчков. Палатку заполняют пение, жар и пар. Они проникают в меня, проходят сквозь меня, снова и снова. Пока я не растворяюсь во всем этом и не теряюсь во времени и пространстве.

— Вокруг тебя свет, — говорит Ауриэль. — Отпусти его, тебе ничего не угрожает, отпусти.

Меня окутывают жар, аромат травяного отвара и звуки. Я покидаю свою тело, такое тяжелое, которое удерживает земля и не дает ему взлететь. И... которое хранит столько боли, страдания и потерь, неправильностей, страха и печали с сожалением. Столько всего...и этот груз так тяжело нести. Всем нам. Живущим и мертвым и даже еще нерожденным. Мрак и бездна манят к себе. Кто-то всхлипывает. Это я.

Её голос стоит у меня в ушах, в моей голове. Ауриэль шепчет: — В боли кроется мудрость. Почувствуй это. Позволь ей завладеть тобой. Я обещаю, она не уничтожит тебя.

Она подбирается ко мне. Наполняет мои легкие. Мрачные воды боли. Внутри меня. Снаружи. Рядом со мной, позади и вокруг. Я плачу от боли. Я вдыхаю её. Снова и снова. Мои мама, папа, сестра и брат. Хелен, Томмо и Айк. Люди, которых я знаю. Люди, которых я еще не знаю.

Я плачу из-за тех, кто жив. Я плачу за тех, кто мертв. Я плачу за тех, кто еще не рожден. И за Эпону. Я плачу по Эпоне. Я оплакиваю её такую короткую жизнь, такую скоротечную.

— Твоя подруга, — говорит Ауриэль. — Её смерть была быстрой. И такой смертью можно гордиться. Твои руки, в который был вложен лук, оказались милосердными. Теперь она просит, чтобы ты освободила её. Чтобы ты освободила себя. Позволь мертвым уйти своей дорогой. Пусть все мертвецы уйдут.

Мои ноги начинают дрожать. Мои руки пускаютца в пляс. Меня лихорадит, бросая в жар. А потом морозит, кидая в холод. Горло сводит.

Ауриэль подставляет мне таз. И меня выворачивает. Резко и внезапно. Меня очень сильно тошнит.

Она дает мне воды напитца.

— С этого момента, Ангел Смерти мертва, — говорит она.

Она укладывает меня, звезды закатываютца и я лежу в непроглядной серости. Широкая, плоская равнина, на краю мира. Это пейзаж моей мечты.

Темнеющее небо. Ветер сильно дует. Старик стоит на извитом дереве.

Голос Ауриэль. У меня голове.

— Спроси у горя, што оно хочет от тебя, — говорит она.

Он держит в руках лук. Он белый, как извитое дерево. Бледный, серебристо-белый.

— Штобы я снова держала лук в своих руках, — говорю я.

Он протягивает его. Предлагает его мне.

— Ты возьмешь его? — спрашивает Ауриэль.

Я беру его.

— Лук был его, — говорит она. — Моего деда, Намида, Звездного танцора. Воин, который стал шаманом. Теперь он принадлежит тебе.

Я чувствую его гладкость. Его вес. Он приятный на ощупь. Он настоящий. Я подымаю лук. Вставляю стелу в тетиву. Он прилипает ко мне. Как будто он часть меня. Мои руки остаютца непоколебимыми и уверенными. Они не трясутца. Не дрожат.