Лу родился первым. В день зимнего солнцеворота, когда солнце зависает низко над горизонтом.
Потом я. Чуть попозже.
В общем-то этим все сказано.
Лу первый.
Он всегда первый, а я уж следом.
И это нормально.
Это правильно.
Так и должно быть.
Потому что все предначертано. Все предрешено.
Судьбы всех тех, кто рожден.
Судьбы всех тех, кто родится.
Как только возник мир, звезды все предопределили. Время рождений, время смертей. Даже то, какими мы будем, хорошими или плохими.
Если умеешь читать по звездам, узнаешь историю человеческих жизней. Историю своей жизни. Прошлое, настоящее и то, что ждет впереди.
Когда-то давно, когда Па был мальчишкой, он встретил мудрого странника. Тот научил Па читать по звездам. Па никогда не говорит, что начертано в ночном небе, но видно, как тяжело ему нести это знание.
Потому что нельзя изменить предначертанное.
Оно обязательно случится, даже если Па о нем расскажет, даже если предупредит.
Я замечаю, как он иногда смотрит на Лу. Как смотрит на меня.
Вот только никогда не говорит нам, что ему про нас известно.
Похоже, Па не рад той встрече со странником.
Если посмотреть на нас с Лу, сразу и не скажешь, что мы брат и сестра. И уж тем более, что мы двойняшки.
У него золотистые волосы. У меня — черные.
У него голубые глаза. У меня — карие.
Он крепкий. Я тощая.
Он красивый. Я — уродина.
Он — свет.
Я — его тень.
Лу сияет, как солнце.
Может, поэтому им было так легко его найти.
Они просто шли на свет.
Сегодня жарко. Так жарко и сухо, что во рту стоит привкус пыли. В такой раскаленный день земля трещит от жары.
Дождя не выпадает ни капли. Вот уже полгода. Даже родник, что питает озеро, и тот почти высох. Теперь приходится долго идти по берегу, прежде чем зачерпнуть ведро. Еще чуть-чуть — и Серебряное озеро исчезнет.
Серебряное озеро.
День за днем Па что-то там заговаривает, заклинает. День за днем на горизонте собираются дождевые тучи. Мы с надеждой глядим, как они ползут к нам. Только тучи до нас не доходят. Они рассеиваются, тают. И так всякий раз.
Па никогда ничего не говорит. Смотрит на безжалостное чистое небо, собирает камешки, прутики — или что он там на земле раскладывает. А затем прячет все до следующего дня.
Сегодня он сдвигает шляпу на затылок, задирает голову и долго изучает небо.
— Надо попробовать круг, — говорит он. — Да, похоже, круг будет в самый раз.
Лу давно поговаривает о том, что Па становится все хуже. С каждым засушливым днем часть него… как будто исчезает, что ли.
Когда-то мы рыбачили на озере и ловили дичь в силки. Что-то выращивали, кого-то откармливали. В общем, нормально справлялись. А в этом году что ни делай, как ни старайся, все без толку. Без дождя все зазря. Земля умирает, кусочек за кусочком.
И то же самое происходит с Па. Что было в нем хорошего, день за днем увядает. Вообще-то он уже давно не в себе. С тех самых пор, как умерла Ма. Похоже, Лу прав. Па пересох, как наша земля, его глаза все чаще обращены к небу, а не к тому, что находится прямо перед ним.
Даже не знаю, видит ли он нас.
Эмми бегает, как дикарка, волосы в колтунах, нос в соплях. Если бы не Лу, она бы, наверное, и не мылась.
При Ма, раньше, Па был другим. Мы все были счастливы. Эмми тогда еще не родилась. Ма часто шутила, и они с Па смеялись. Мы с ним играли в догонялки, он нас ловил и подбрасывал высоко-высоко, пока мы с Лу не уставали визжать от восторга. Па часто рассказывал нам про безжалостный мир за Серебряным озером. Предупреждал. Наставлял. В те дни я думала, что нет на земле человека сильнее и умнее нашего Па.
Вот сейчас мы с Лу починяем крышу нашей хижины, и я краешком глаза слежу за Па. Стены хижины крепкие, они сделаны из уложенных друг на друга покрышек. Их никакой ветер не свалит. Но суховеи, что дуют со стороны озера, проникают в малейшие щели и срывают целые куски крыши. Мы уже умаялись ее заделывать.
На рассвете, после очередного ночного суховея, мы с Лу отправились на свалку в поисках заплаты. Прочесали ту часть свалки, где не бывали раньше. Нам повезло. Нашелся не шибко ржавый лист железа. А еще кастрюля с ручкой.
Лу работает на крыше, а я, как всегда, ношусь вверх и вниз по лестнице, подаю ему что надо для работы.
Нерон, как обычно, сидит у меня на плече и громко каркает прямо в ухо. Рассказывает мне, про что он думает. У него обо всем свое мнение, и он очень ушлый, правда. Жалко, что мы не понимаем по-вороньи. Вот как раз сейчас он советует нам, как лучше починить крышу.
Нерон в этом деле большой мастер. Он уже пять лет наблюдает, как мы латаем нашу развалюху. С тех самых пор, как выпал из гнезда, а я его подобрала. Мамы-воронихи поблизости не было. Па не понравилось, что я принесла домой вороненка. Будто бы вороны предвещают смерть. Только я все одно решила выходить птенчика, а уж если я что решила, то ни в жизнь не отступлюсь.
Эмми тоже крутится под ногами. Как обычно, донимает меня и Лу. Бегает за мной, точно собачонка, от лестницы к куче хлама и обратно.
— Я хочу помочь, — говорит она.
— Тогда подержи лестницу, — прошу я.
— Нет, я по правде хочу помочь, — ноет Эмми. — А вы мне только лестницу даете подержать.
