Храброе сердце Ирены Сендлер - [127]
Через несколько дней он позвонил Сабрине:
– Как ты? Может, мы для тебя можем что-нибудь сделать или чем-то помочь?
– Все нормально… ну, насколько это возможно…
По ее голосу он слышал, что все не так «нормально», как она говорила…
На следующий день пришло письмо от Ирены. Она благодарила их за то, что они помогли выхлопотать для нее место в Францисканском доме престарелых.
Мне сейчас 92, но благодаря вам у меня только что началась новая жизнь. У меня есть своя комната с ванной, радио и телефоном прямо около кровати. На стену я повесила подсолнухи из Канзаса и фотографии моих драгоценных сердечек (любимых юнионтаунских девочек). Я очень жду вашего приезда.
Мистер К. переслал Сабрине перевод письма Ирены, и она позвонила сразу же, как только смогла его прочитать.
– Мистер К., я хочу поехать. Еще не поздно?
– Сабрина, я никому не отдавал твое место. Твоя мама вместе с нами боролась за этот проект и гордилась тобой. Я думаю, она бы очень хотела, чтобы ты поехала. И Ирене будет тебя не хватать.
Вторая поездка к Ирене, как и первая, была наполнена спектаклями, интервью и экскурсиями. Сабрина старалась держаться, а если и плакала, то никто этого не видел. Лиз была рада снова оказаться в Варшаве, ведь на этот раз она уже немного ориентировалась в городе и знала несколько фраз на польском. Страх, который она чувствовала во время первого визита, теперь сменился любопытством и радостным волнением.
В конце одного особенно длинного дня Лиз рассказала Меган с Сабриной о разговоре с одной из бывших коллег Ирены по отделу социальной защиты.
– Она не спасала евреев. Она сказала, что ей было слишком страшно… все вокруг очень боялись. Но она знала о том, что делает Ирена. Она сказала, что никто в конторе об этом даже не заговаривал. Все молчали, и всем было очень страшно, потому что гестаповцы за такую информацию давали людям вознаграждение. Она сказала, что боялась за Ирену, потому что все в конторе знали, чем она занимается, а ведь любого из них могли в любой момент арестовать. – Лиз немного помолчала. – Я даже представить себе не могу, каково это, жить в страхе за свою жизнь изо дня в день, месяц за месяцем, долгие годы.
Лиз с Меган взяли интервью у основателя Жеготы, а ныне Министра иностранных дел Польши Владислава Бартошевского.
– Когда он организовал Жеготу, ему было всего 19, – рассказывала Меган Мистеру К. – Он почти год провел в Аушвице и чудом вышел оттуда живым. Он рассказал нам про систему связных. В основном это были совсем молодые женщины. Очень многих арестовали, пытали и казнили. То же самое нам говорила и Ирена… в большинстве своем ее помощницы были бездетными девушками. И лет им было чаще всего почти столько же, сколько нам… Мы слышим столько поразительных историй, но о них никто ничего не знает. А я уверена, что среди них есть такие же потрясающие, как история Ирены.
– Этим-то и важна ваша работа, – сказал Мистер К. —
У каждого есть прошлое. Но люди унесут его в могилу, если мы не найдем и не запишем их рассказы. Это и есть бессмертие.
Ведь мы, люди, по сути своей не так сильно изменились с тех времен, когда сидели вокруг костров в пещерах и рассказывали друг другу всякие байки. Это наш способ познания мира. Именно в этом и есть суть истории.
– Как-то странно воспринимать это таким образом, – сказала Меган.
– Вообще какая-то дикость, – сказала Сабрина, – что все в мире может так быстро измениться. И к этому никак не подготовишься. Тебя просто лупит по башке.
После паузы Сабрина тихо, словно про себя, сказала:
– Да, так оно и есть. Совершенно неожиданно. Сейчас мне кажется, мама знала, что у нее что-то не в порядке с сердцем. И меня бесит, что она ничего не сказала. Она могла бы нас хоть как-то подготовить.
Меган попыталась обнять Сабрину за плечи, но та напряглась и отстранилась.
– А еще я страшно разозлилась на сестру во время похорон и вообще, когда видела ее с детьми. А на мою свадьбу мама уже не придет, с моими детьми не встретится, а они даже и не будут знать бабушку Лоринду.
Лиз, как никто другой, понимала эту злость. Ей хотелось найти для Сабрины слова утешения или дать какой-нибудь совет, но ничего путного в голову не приходило…
Наконец они встретились с Иреной. Во Францисканском приюте за стариками заботливо ухаживали монахи и монашки, и девочкам, наблюдавшим за тем, как они беззвучно проплывают мимо них в своих неподвластных времени одеяниях, казалось, что они очутились в средневековом монастыре.
Ирена пригласила девочек к себе. Она подозвала Сабрину поближе, и та уселась на ковер у ног Ирены и положила голову ей на колени. Ирена медленно покачивалась, словно убаюкивая Сабрину.
– Я никогда не пойму, – печально проговорила Ирена, – почему так происходит. Почему мне уже 92, а твоя мама умерла так рано. Почему погибло так много людей, а нам удалось спасти так мало. Когда перед нами встают все эти вопросы, мы словно маленькие дети. Все чувствуем, но почти ничего не понимаем.
Ирена взяла лицо Сабрины в свои ладони и пристально посмотрела ей в глаза. По лицам обеих текли слезы, и Ирена ласково гладила Сабрину по голове.
