Хpоники российской Саньясы. Том 1 - [26]

В: — В отличие от того времени?

И.Н.: — Да, конечно.

В: — А почему?

И.Н.: — Какое наше время — тепличное, с этой точки зрения. Кого интересует какими ты там йогами или еще чем занимаешься? — Никого.

В: — Занимаясь какое-то время самопознанием, человек обычно подходит к такому моменту, когда приходиться расставаться с привычными ценностями и часто его начинает мягко говоря — колбасить. Это уже другой риск:

И.Н.: — Да я не думаю. Риск только в одном, — когда человек начинает без концептуальной позиции якобы расставаться, якобы нарушать социальные запреты, то есть, когда «свобода от» выводится на первый план, а вот для чего это делается, — нет никакого осознавания. Ну что такое потеря? Самое тяжелое переживание за всю мою жизнь было связано только с одним — с осознаванием одиночества.

В: — А как это произошло?

И.Н.: — Ну какая разница? Но это было тяжело, потому что то, что я сейчас называю так красиво в лекциях «Второе рождение», «Покидание социальной матки» — это все красиво звучит, а как переживание это было очень тяжело. Я был достаточно романтичным человеком по молодости, ну и вообще в целом, поскольку — художественная натура, и это было трудно. А остальное — ну что там — ну голодал, ну не имел работы:

В: — Что касается одиночества: это случилось вдруг или был какой-то промежуток времени, когда вы подходили к этому?

И.Н.: — Оно как бы логично было понятно, что это будет, но когда это наступило — это же выразилось в конкретных жизненных ситуациях и это длилось года полтора-два.

Я в одном убежден глядя назад, что главное, это способность к осознаванию — не концептуальному осознаванию. Иррациональные какие-то варианты возможны только в старых Традициях, при очень жестких отношениях Учитель-Ученик. Там жесткие отношения были построены сознательно и правильно, потому что это не давало ученику просто свихнуться. Я пережил однажды момент, когда я чувствовал, что вот-вот сойду с ума. Я понимаю, что с клинической точки зрения это было проявлением формы глубокой истерии, но как субъективное переживание оно было очень сильным, когда в течение двух часов я сознательно сопротивлялся этому.

В: — Сойти с ума в каком смысле?

И.Н.: — В клиническом смысле, причем пример такого, скажем, невеселого сумасшествия.

Несколько раз я очень серьезно хотел умереть. Я считаю, что это глубинные подростковые комплексы и когда они во взрослом возрасте всплывают, — это такое полуистерическое желание умереть, потому что жизнь кажется невыносимо тяжела, плюс одиночество — так получилось, что на тот момент мне было не с кем общаться, — те два человека, с которыми я тогда общался уехали за рубеж, эмигрировали. Это было довольно сложно, но с тех пор я имею постоянный контакт со своим источником информации, если говорить таким языком. И, когда это действительно необходимо, я знаю точно, что я могу обратиться и получить ответ, то есть я стал независим от какой-то человеческой личности.

В: — Это было следствием тех кризисов?

И.Н.: — Да, потому что при всем моем тогда полу-клиническом, суицидальном состоянии, одно-то во мне оставалось — я обращался к Традиции и Традиция мне внятно так отвечала (смеется), что все это глупости. А поскольку я имел опыт нахождения в состоянии, близком к критическому, — это было еще до встречи с Традицией, в армии, когда я чуть не погиб, то, собственно говоря, какие-то опорные точки были. Поэтому я с тех пор говорю, что смерть — сладкая, что смерть — соблазн, — я имею в виду преждевременную смерть. Это — как бы возвращение в матку, в предельную простоту.

В: — Среди ситуаций, которые создавал вам ваш Учитель были ли парадоксальные или комичные?

И.Н.: — Да я с Учителем непосредственно общался то совсем немного. Это было совсем недолго. Там были ситуации, но мне не хочется о них говорить. То, о чем можно было, я все в книжках рассказал.

Могу рассказать, какие я создавал ситуации. Вот, однажды, на нашем первом летнем лагере я давал всякие задания. Дал я женщинам задание насобирать эмалированное ведро земляники. А день начался такой хмурый, пасмурный. После этого я поехал в город, по делам и по дороге мне все объясняли, что это нереально — вообще, даже в нормальную погоду невозможно насобирать двадцать литров земляники. Я говорю: — «Ну и что, мне то что? Такая вот задача сформирована». Когда мы вернулись, посреди поляны полное ведро земляники и сверху еще горка. Мне сказали, что еще в три часа они вернулись, а сейчас отдыхают.

То есть мы практиковали разные вещи, особенно на природе, в безопасных условиях. Так, например, ребята ночью босиком, в одних трусах по гравийной дороге пробежали шестнадцать километров — восемь километров в одну сторону и восемь обратно. И среди них большая часть — это были не спортивные ребята; один из них приехал на природу в костюме, при галстуке и с портфелем. На следующий день он щупал себя, — искал хоть какие-то следы этого подвига — «Как же я буду рассказывать, мне же никто не поверит!» Ну это все мы делали с применением психотехники, типа того, что у Кастанеды называется «бегом силы». Многое мы пробовали, из того же Кастанеды, например — там «крик бабочки» и тому подобные вещи. Я вообще человек очень практичный, и все то, что я узнавал, я тут же пробовал, — возможно ли это в нашей реальности осуществить. Поскольку у меня всегда была команда, то мы этой командой все и проигрывали.