Хозяйка розового замка - [182]

Здесь, в Сен-Клу, все было иначе. В вестибюле и перед экономкой он вел себя так, как и во время моего первого приезда сюда, — я даже усмехнулась, подумав, что мы выглядим как благопристойные супруги, вернувшиеся из театра. Решения своего я не изменила. Я поднялась в уже знакомую комнату и ждала его здесь, облачившись в пеньюар одной из многочисленных любовниц Талейрана. Появившись, он показал себя совсем другим, чем тогда, в карете. Он был деликатен, даже почтителен. Впрочем, как любовник он бывал самым разным: то нежным, то хищным и грубым. Я даже не предполагала, что он может так железно контролировать себя и так долго держать себя в напряжении. Как любовник он был отнюдь не хрупок, и мне было очень хорошо с ним. Он дал мне все, чего я хотела как женщина. Ни о чем не жалея и ничего не стыдясь, я задремала у него на плече и уже сквозь сон услышала, как он встал, сказав, что ему необходимо составить ноту австрийскому императору. С тех пор я оставалась в этой комнате одна и спала столько, сколько мне хотелось.

Итак, это не был каприз или минутное помешательство с моей стороны. Я сделала это сознательно. Я хотела провести с Талейраном ночь, и я сделала это. У меня теперь есть любовник. Я изменила Александру. Возможно, я сошла с ума, но мне не хотелось искать для себя оправданий в шампанском или в собственной безответственности. Да и что скрывать? Если говорить грубо, я не хотела больше быть монахиней и хотела переспать с мужчиной. Вероятно, это грешно, но я ни в чем не раскаивалась.

Женщин нельзя бросать надолго. Пусть мужчины усвоят это прежде всего. Впрочем, для меня все случившееся было лишь увлечением, которое не нарушило моих настоящих чувств к Александру. Так, кажется, говорят мужчины, когда жены узнают об их измене: «Я лишь увлекся, но люблю только тебя». Пожалуй, со мной произошло то же самое. Разве я виновата, что в моих жилах течет такая горячая кровь, что у меня был не только отец-француз, но и мать-итальянка? Разве я виновата, что не ледышка, что мне время от времени нужна подобная разрядка, внимание, тепло, ласка?!

Я впала в грех, причем какой-то воинствующий грех — воинствующий оттого, что я не ощущала ни стыда, ни раскаяния. Я села на постели и, слегка краснея, коснулась пальцев на ногах, потом лодыжек, колен, бедер вплоть до лона. Ощущение было такое, будто я заново родилась на свет. Видимо, слишком долго я подавляла свои желания, слишком долго боялась сама себе признаться, что испытываю их. Я чувствовала себя Афродитой, вышедшей из кипрских вод. Несмотря на усталость, в теле затеплился какой-то огонек, побуждающий к жизни. Тоску как рукой сняло.

Некоторое время я сидела на разоренной постели, с полузакрытыми глазами вспоминала все подробности, и румянец заливал мне щеки. Было что-то очень необычное в прошлой ночи. Морису сорок пять лет. Не то чтобы он был стар или я считала его таким… Просто люди его возраста — это было поколение отцов. Людовик XVI был из того поколения, а на него я никогда не смотрела как на ровесника. Я так привыкла. И вот один мужчина из того поколения стал моим любовником. Это и возбуждало, и слегка смущало.

А еще я была ему благодарна. Я сознавала, что он, возможно, нарочно вызывал у меня симпатию к своей особе, и вся его помощь — это тщательно продуманное соблазнение. Но даже если это было так, он проявил невероятный такт, невероятную проницательность и невероятное терпение. Я не сердилась. Эта ночь была счастливой. Кроме того, я знала, что она будет последней.

«Надо объясниться с Морисом, — подумала я, впервые после пробуждения ощущая какую-то боязнь. — Мы должны договориться, что продолжения никогда не будет. Я скоро уеду из Парижа. Я обо всем забуду. И он должен сделать то же самое. Ибо если Александр узнает, последствия будут страшны. Просто ужасны». В последнем предположении я ничуть не сомневалась.

«Нет, я не раскаиваюсь, — решила я напоследок. — Я просто все забуду. Если бы я умирала от жажды, я бы приняла стакан воды, даже зная, что вода не из моего колодца. Так и эта ночь…»

Отбросив все тревожные мысли, я дотянулась до звонка, и через несколько секунд в комнате появилась Шарлотта — аккуратная, опрятная и деловитая.

— Ванна сейчас будет готова, — сообщила она. — Прикажете ли подавать к крыльцу карету?

— А что, и карета есть?

— Карета принадлежит монсеньору.

Ответы Шарлотта давала сухие, но исчерпывающие.

— Послушайте, милейшая, — сказала я, — прежде всего я хотела бы повидаться с господином министром. Где он сейчас — в кабинете?

— Монсеньора никогда в такое время здесь не бывает.

— В какое такое время?

— Сейчас три часа пополудни, мадам. Господин министр еще в восемь утра уехал на службу.

«Ничего себе, — подумала я ошеломленно. — У него просто-таки железный организм. Целый день, целая ночь, а потом — работа!»

— Вам сейчас подадут завтрак, мадам. Впрочем, это уже нельзя назвать завтраком.

— Шарлотта, мне непременно нужно поговорить с господином министром, — сказала я, поднимаясь.

— Вы хотите воспользоваться моими услугами, мадам?

— Я хочу, чтобы вы нашли способ уведомить его о моем желании.