Хозяйка перекрестков - [2]

Мертвая дама прошла в паре сантиметров от затаившего дыхание парня, а вот марширующий за ней толстяк едва не снес и его, и стол. Отодвинутый вместе с табуретом к самой стене, вахтер просидел, не шевелясь и не мигая, пока последний из покойников, а их оказалось не меньше десятка, не скрылся за дверью. В последний раз грянулась о косяк пластиковая створка. Санитар скосил глаза, проверяя, нет ли еще каких мертвяков сзади, но коридор за его спиной был пуст. Тогда он решился, наконец, покинуть свой пост и позвать кого-нибудь на помощь, но с перепугу бросился бежать не в подсобку, где дрыхла ночная бригада, а вслед за трупами, на улицу. Уже выскочив за порог, сообразил, что сделал глупость. Ночью, да еще на краю больничного городка, не стоит рассчитывать на встречу со случайными прохожими. А милиционеры, осаждавшие морг с вечера, давно разъехались. Новая волна ужаса накатила на санитара, когда он представил, как сейчас, на него, вышедшего из здания, со всех сторон накинутся разъяренные зомби. Но опасения были напрасны. Фонарь над входом освещал безлюдный больничный двор, индевели выстроившиеся вдоль бордюра легковушки. Редкая цепочка обнаженных фигур медленно брела через занесенный снегом пустырь в сторону автострады. Вахтер метнулся назад, добежал до двери в бытовку и здесь резко остановился. В морге снова царила тишина, вернее то, что принято называть тишиной — сочетание неявных звуков, вроде тиканья часов, треска старых обоев, шума ветра за окном, которые мы обычно игнорируем. Из бытовки, как ему показалось, донесся приглушенный стенами храп. Парень не меньше десяти минут в нерешительности топтался под дверью, потом отошел к столу и медленно опустился на свой табурет. До того часа, как явилась новая смена, он не сомкнул глаз и к водке больше не притрагивался.

Глава 1:

(конец первой декады января, луна только начинает расти)

"Веселись! Ибо нас не спросили вчера.

Эту кашу без нас заварили вчера.

Мы не сами грешили и пили вчера —

Все за нас в небесах предрешили вчера"

О. Хаям "Рубаяты"

Телефонный звонок раздался отнюдь не в ночи. Стрелки на часах вплотную подобрались к 8.00 — черта, после которой, если не встать и не начать немедленно собираться, на работу опоздаешь неминуемо. Впрочем, можно опоздать и поднявшись на час раньше, это смотря в каком темпе "двигаться" в сторону выхода. В данный конкретный момент я не хотела двигаться вообще. А хотела я зарыться с головой под одеяло и поспать еще часок, а лучше два, а еще лучше выйти на работу после обеда. Могу я заболеть, в конце-концов? Не реже, чем раз в месяц кто-нибудь из моих подчиненных звонит и придушенно-хрипящим шепотом сообщает, что жутко простыл (отравился, потянул ногу и т. п.) и отпрашивается "отлежаться денечек". А что, начальник — не человек что ли? Тем более, что мне и вправду было плохо, хоть и не от простуды: засиделись мы вчера с подругой, беседуя о своем, о девичьем под советское игристое. В итоге домой попала далеко заполночь, пока то, се, на сон осталось три часа. Лет до двадцати пяти, да нет, даже до двадцати восьми после такой ночки я вставала если и не вполне отдохнувшей, то во всяком случае пригодной к употреблению в обществе. Но в моем возрасте такие штуки не проходят, за вчерашнее удовольствие приходилось расплачиваться по полной программе: озноб, головная боль, и еще этот мерзкий привкус во рту: как если бы я целиком сжевала свежевыпущенную газету. Знаете, такую малобюджетную, на серой бумаге, с мелким, размазывающимся под пальцами шрифтом. Уж не знаю почему, но мое похмелье имеет привкус типографской краски.

Новая трель острыми заусенцами проскребла мозг.

"Господи, неужели нельзя оставить в покое старую, больную женщину?!"

Вслепую пошарила на прикроватной тумбочке. Пустой пластиковый держатель для мобилы покатился на пол. Ага, понятно, вчера я была слишком "усталой", чтобы вытащить сотовый из сумки и устроить на привычное место.

— Ладно-ладно, уже встаю.

Никто меня, понятное дело, не услышал. Телефон продолжал надрываться. Я со стоном спустила ноги с кровати на холодный пол, и пошлепала босиком на звук. На границе между кухней и коридором линолеум кончался. Водоразделом служил узкий металлический порожек. Дальше шел голимый бетон, выкрашенный в тон коридорному "Таркетту". Затевая в прошлом году ремонт, я планировала положить на кухне плитку, но тут вмешалась судьба… Нет, не судьба, мечта! И ремонт пришлось отложить до лучших времен.

Брошенная с вечера сумка, "скособочилась" на кухонной табуретке. Я кое-как расстегнула замок, нащупала среди упаковок с мятными таблетками, помад, визиток и прочего хлама, мобильник, раскрыв, прижала к уху.

— Слушаю вас? — Голос получился что надо: четкий, без признаков сонливости, в меру деловой, хотя и недовольный. Ну, это-то как раз нормально — нечего звонками отвлекать от дороги женщину, которая сейчас по идее должна вести машину к месту службы.

— Марина Игоревна? — Приятное, но совершенно незнакомое женское сопрано.

— Да. — (Кто еще это может быть, коль вы звоните на мой сотовый? Хотя, некоторые люди ухитряются попадать "не туда", даже вызывая номер из электронной записной книжки). — Вас беспокоят из прокуратуры области…