Хозяйка Дома Риверсов - [19]

— Тем лучше для тебя, — тут же вмешалась мать.

Она явно намекала, что у пожилого и не слишком здорового мужа требований к жене куда меньше, чем у молодого. А уж если он умрет, то я в свои семнадцать лет вполне могу остаться богатой вдовствующей герцогиней, что намного приятнее, чем в семнадцать лет быть просто герцогиней.

— Но я ведь и не стремлюсь к такой высокой чести, — обратилась я уже к обоим родителям. — Нельзя ли мне под каким-нибудь предлогом отказаться от этого брака? Боюсь, я недостойна его.

— Мы принадлежим к одному из знатнейших семейств христианского мира, — высокомерно произнес мой отец. — Мы — родственники самого императора Священной Римской империи. Как ты можешь быть недостойна герцога?

— Нет, ни под каким предлогом отказаться ты не можешь, — отрезала мать. — С твоей стороны это было бы непростительной глупостью. Да ты радоваться должна такой партии! Любая девушка и во Франции, и в Англии правую руку бы за это отдала! — Мать помолчала, откашлялась и добавила: — Герцог Бедфорд — самый могущественный человек во Франции. Да и в Англии — после короля, разумеется. А если нынешний английский король умрет…[21]

— Чего Господь, конечно, не допустит, — поспешно вставил мой отец.

— Да, Господь, конечно, этого не допустит, но если все же Генриху суждено умереть, то именно герцог Бедфорд станет наследником трона, а ты — королевой Англии. Ну, что ты на это скажешь?

— Я никогда не думала, что выйду замуж за такого человека, как герцог.

— Ну, так теперь самое время подумать, — резко заявил отец. — В апреле он приезжает сюда, чтобы сыграть свадьбу.

Мой дядя Луи, епископ Теруанский и канцлер герцога, был на моей свадьбе одновременно и распорядителем, и священником. Он же эту свадьбу и устроил. Пышный прием состоялся у него в епископском дворце, и Джон Бедфорд въехал туда верхом на коне в сопровождении целого отряда охраны, одетой в красно-белые ливреи. Я ждала в дверях; на мне было платье бледно-желтого цвета и высокий головной убор с золотистой вуалью.

Один паж герцога торопливо взял его коня под уздцы, а второй опустился возле коня на четвереньки, предложив герцогу спину в качестве «ступеньки», чтобы его господину было удобнее спешиться. Герцогу это далось явно нелегко, он сперва вынул ногу из стремени, затем медленно поставил ее на спину пажа и только после этого с достоинством сошел на землю. Никто не проявил по этому поводу ни малейшего удивления. Могущество герцога было столь велико, что пажи считали за честь подставить собственную спину ему под ноги. Оруженосец принял у Бедфорда шлем и латные перчатки и скромно отступил в сторонку.

— Милорд! — воскликнул мой дядя-епископ.

Он тоже приветствовал своего господина с несколько преувеличенным, хотя и довольно искренним восторгом и низко склонил голову, целуя ему руку. Герцог одобрительно похлопал его по спине и повернулся к моим родителям. Наконец, когда взаимный обмен любезностями закончился, он обратил внимание на меня: решительно шагнул ко мне, взял за обе руки, притянул к себе и поцеловал в губы.

Давно не бритая борода его была колючей, изо рта дурно пахло; такое ощущение, будто меня лизнул охотничий пес. Когда он приблизил ко мне лицо, оно показалось мне каким-то слишком крупным; впрочем, и когда он отодвинулся от меня, оно осталось таким же большим. Возле меня он долго не задержался и даже ни разу толком на меня не посмотрел — ему было достаточно одного лишь этого плотоядного поцелуя. Затем он сразу обратился к моему дяде с вопросом: «А не найдется ли у вас случайно доброго вина?», и все дружно рассмеялись, потому что это была их с дядей личная шутка, связанная с каким-то периодом их многолетней дружбы. Дядя повел всех в дом, и герцога, и моих родителей, а я немного замешкалась, глядя вслед старшим, и вдруг заметила рядом с собой оруженосца герцога.

— Миледи, — произнес он и низко мне поклонился, сняв шляпу.

Доспехи герцога он тут же сунул кому-то из слуг. Он был темноволос, его волосы были острижены над самыми бровями ровной челкой, из-под которой на меня смотрели красивые серо-голубые глаза. Улыбка у него была какая-то очень забавная — казалось, он все время чему-то удивляется. На мой вкус, он был поразительно хорош собой, а потом я услышала, как об этом шепчутся и наши фрейлины. Поклонившись, молодой человек предложил мне опереться о его руку, дабы он мог проводить меня в дом. Я взяла его под локоть и под мягкой кожей перчатки ощутила тепло его тела. А он, сдернув перчатку с другой своей руки, нежно стиснул мои пальцы. И мне это было чрезвычайно приятно! Мне вдруг захотелось, чтобы он взял мою руку в свои теплые ладони, чтобы обнял меня за плечи, крепко прижал к себе…

Я даже головой тряхнула, стараясь прогнать столь неуместные мысли, и ответила ему — резко, точно неуклюжая девчонка:

— Благодарю вас, я и одна прекрасно могу войти в дом!

И, отняв у него свою руку, поспешила следом за взрослыми.

Трое мужчин сидели с бокалами в руках, а моя мать устроилась на широкой скамье у окна и следила за слугами, которые то подносили господам печенье и сласти, то подливали в бокалы вина. Я подошла к ней вместе с фрейлинами и двумя моими младшими сестрами, которых ради столь важного события нарядили в праздничные платья, позволив побыть в компании взрослых. «Жаль, что мне не восемь лет, как Изабель», — думала я, ведь я не могла, как она, с интересом разглядывать герцога Бедфорда, восхищаться его величием и быть уверенной, что уж мне-то он ничего такого не скажет и, скорее всего, меня и вовсе не заметит. Увы, теперь я считалась уже почти взрослой, и когда я посмотрела на него, он, хоть и не сразу, тоже посмотрел на меня, и в его глазах сверкнуло такое алчное любопытство, что мне снова захотелось спрятаться, только на этот раз прятаться было негде.