Хозяин зеркал - [98]

– Парниша, не тушуйся. Бабка тебе зла не желала. Старая она у меня и малость тронутая, но клиенты пока не жаловались.

Потом на месте внучки Томной Гретхен почему-то оказался жуткий Фредди. Черныш гладил Фредди по загривку, а Фредди довольно урчал и махал обрубком хвоста. Потом они втроем очутились в бассейне. Было очень мокро, но не холодно. Вода доходила до груди, и кто-то в ней плавал, зубастый и нехороший. На листе кувшинки вместо жабы разлеглась зеленоволосая русалка с чешуйчатым скользким хвостом. Черныш сгреб русалку и зло поцеловал в губы. Обернувшись к Беляку, он прокричал:

– Ну чего ты? Давай! Она пахнет рыбой!

Беляк, вместо того чтобы поцеловать русалку, подтащил к себе дружка и принялся целовать его. Русалка возмущенно плеснула хвостом и ушла вглубь, и вода ни с того ни с сего превратилась в лед.

Потом они снова пили, причем Черныш пил из какой-то странной чаши в форме человеческого черепа, с глазами-рубинами.

– Кровь уйдет в землю! – вопил он. – И там вырастет город-сад! А если не город и не сад, то все равно что-нибудь да вырастет!

Потом Рэм остался один, потому что остальные двое отправились освежиться в умывальную. Освежались они очень долго – Рэм успел опорожнить еще бутылку и отказаться от услуг странного котообразного существа с тремя хвостами и зубастой улыбкой. Потом в умывальной раздался взрыв. Рвануло так, что вынесло стену. Облако горячего пара заволокло зал, где визжали и колотили посуду. Из облака вынырнул Беляк под руку с Чернышом. Они подхватили ничего не соображающего тролля и понеслись прочь как бы по воздуху, или это просто у Рэма в башке окончательно помутилось. И над всем этим бедламом летели гневные выкрики Томной Гретхен:

– Кто мне заплатит за ущерб?! Кто? Ктоооооооо?!

Очнулся Рэм под фонарем. С черного неба сыпался легкий снежок. Фонарь освещал вывеску или не вывеску, а герб – оскалившаяся собачья морда, два скрещенных клинка и зачем-то линейка. Рэм потер лоб. В глазах все плыло и приятно покачивалось. Под вывеской была гостеприимно распахнутая дверь, так что тролль, поразмыслив, вошел.

Внутри обнаружился обширный зал с развешанными по стенам эмблемами, мечами и песьими головами. Головы Рэму не понравились, а в остальном все было очень уютно. В камине потрескивал огонь, бросая вокруг красноватые отблески. У самой двери прикорнул большой человек в ливрее. Наверное, он тоже счел комнату достаточно уютной и не захотел тащиться в снежную ночь. Рэм подумал, а не прилечь ли рядом и не подремать ли, когда его внимание привлекли голоса. Голоса доносились из-за полуотворенной двери. Неверными шагами тролль прошествовал через зал.

Заглянув туда, откуда звучали голоса, Рэм радостно осклабился. Новые друзья его не покинули! Они были здесь, и еще кто-то третий, маленький, пухлый и до смешного похожий на жабу. Но не на основательную или даже внушительную жабу из заведения, а скорее на мелкую и испуганную жабу. Жабовидный прятался за большим кабинетным столом, прижимая к груди клетчатый саквояж. Саквояж был набит так плотно, что не желал закрываться. Оттуда высовывались пачки купюр и золотом сверкали монеты. Деньжата у пухлого водились! Рэм прикинул, а не экспроприировать ли часть суммы на нужды Сопротивления, но тут его отвлекли от этих полезных и важных мыслей. Отвлек писк жабеныша. Уронив саквояж и выставив перед грудью дрожащие лапки – на правой сверкнуло кольцо, – тот проверещал:

– Господа, господа! Клянусь, я ничего об этом не знал и знать не желаю! Если Магнус причинил вам неприятности, с ним и разбирайтесь, а я ни при чем. Правила не нарушены, правила не нарушены!

– Магнус, боюсь, уже никому не причинит неприятностей, – усмехнулся Черныш, и что-то в усмешке рубахи-парня Рэму не понравилось. – С ним, как бы это сказать, уже разобрались. Последний раз я видел его, когда он падал в канал, а там неподалеку водопад…

– Какое огорчение! – всплеснул руками жабеныш. – Какая потеря! Такое достойное семейство… Правда, Магнус с юности пошел по кривой дорожке, а ведь я его предупреждал…

– Кто написал письмо, ты, гнида матрасная?! – рявкнул Черныш.

Его товарищ стоял у стены, сложив руки на груди и в ус не дуя.

– Какое письмо? – пискнул жабеныш.

Тут Беляк отделился от стены и тихо проговорил:

– «Когда отец напоит кровью сына». Кто это написал?

– Отец? При чем тут отец? Не знаю я никаких отцов, – бормотал жабеныш, шаг за шагом продвигаясь к большому гобелену.

Гобелен изображал псовую охоту и чуть шевелился от сквозняка, так что убегающий от псов олень поводил рогатой башкой, а река перед ним шла волнами. Рэм пригляделся и порадовался собственной наблюдательности – за гобеленом наверняка была еще одна дверь.

Достичь этой двери жабенышу не удалось. Одним движением перемахнув через стол, Черныш оказался рядом с беглецом и – Рэм вылупил глаза, – ухватив того за ногу, со всей дури шарахнул о стенку. Жабеныш только квакнул.

– Ну как, освежил память?

– Отпустите! – завопил несчастный, болтаясь в воздухе, как лягушка в аистовом клюве. – Я вспомнил! Вспомнил!

– Что именно вспомнил?

– Письмо написал поганый журналистишка Франсуа Бонжу! Он живет у вдовы на Котельной набережной, дом пять. Пустите, я больше ничего не знаю!