Хозяин зеркал - [15]

– Из слоновой кости, тупой ты северянин! – брызгая слюной, кипятился сеньор Гарсиа. – Башня из высоких слов и прекрасных образов.

– Да по мне хоть из моржового хрена, – огрызался ученый. – Пуговицу отпусти.

– Ты слушаешь меня? Все мы – осколки Башни, только некоторые – буквы, ноты или цвета, а mentecatos[5] вроде тебя – строительный мусор!

Далее Гарсиа сбился с южного диалекта на вавилонский суржик и, икая, поклялся спасти мир от идиотов «разящим языком искусства». Иенс, не дослушав, заткнул уши и сбежал в свою комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

По воскресеньям в пекарне готовили пироги. Один из них, самый удачный, с хрустящими витыми жгутами на румяной корочке, Миранда упаковывала в корзину и просила Герду отнести его Иенсу. «Только по дороге ни с кем не заговаривай», – предупреждала она всякий раз.

Послушная Герда молчала весь путь от порога до порога и бесшумно прошмыгивала мимо двери сеньора де Вильегаса в каморку Иенса. Там она обычно просиживала до темноты, болтая о всякой ерунде и городских новостях, пока свет уличного фонаря не расчерчивал на ровные клетки пол и стены. Тогда Иенс провожал Герду домой.

В один из таких тихих вечеров случилось непредвиденное – сгорела аптека старого Шауля.

По словам соседей, сначала громыхнуло откуда-то из-под земли, а затем дверь вынесло взрывной волной и из проема с гудением рванулось пламя. Пожар пробовали заливать, но огонь притухал на какое-то время лишь для того, чтобы разгореться с новой силой. Подъехали несколько пожарных подвод, нагруженных бочками с водой. В аптеке со стеклянным звоном взрывались флаконы с лекарствами. Примчавшийся через несколько минут после взрыва Иенс, размазывая по лицу слезы и сажу, пытался отыскать в зловонном дыму вход в лабораторию – однако угол, где находился люк, уже завалило горящими балками. Из библиотеки кое-как удалось вытащить несколько драгоценных фолиантов.

Герда успокаивала бьющуюся в истерике Миранду. Та тряслась и без остановки твердила про огонь, который нужно запирать. Свободный, вырвавшийся из печи, он внушал ей первобытный ужас. Вызывательница бурь в пятом поколении, Миранда обладала генетической памятью своих сожженных предшественниц. Из ее прерывистого бормотания выходило, что перед самым взрывом под аркой шатались подозрительные тени. Но чем дальше, тем сильнее она заговаривалась, и по всему получалось, что тени появлялись и раньше. Много теней. Много раз. Тени окружали ее, шептались и грозили костром.

Подземная лаборатория Шауля и библиотека выгорели дотла. Квартиру Миранды тоже прихватило огнем, уцелело только помещение пекарни с жаропрочными стенами. Остальным соседям повезло больше – погода стояла безветренная, и пламя не успело перекинуться на ближайшие дома. Иенса и Герду, убежденных в том, что старый аптекарь сослепу перепутал реактивы, булочница заставила поверить в поджог.

Средства на ремонт жилища собирали по подписке, причем особенно усердствовал в этом деле председатель «Вавилонских огурцов», поэт и корреспондент «Городского сплетника» Франсуа Бонжу. Герда так растрогалась, что даже поцеловала Бонжу руку, а тот покровительственно потрепал девушку по щеке и назвал «сладенькой голубкой». Иенсу эта ласка странно не понравилась.

Выходные Иенс провел в заводской лаборатории, увлеченно вымораживая из воды примеси, а когда под утро вернулся домой, застал в комнате на столе крысиное пиршество и догорающий на подоконнике огарок.

– Чт-то тут можно ж-жрать? – возмутился он, обращаясь к прыснувшим во все стороны крысам.

После пожара Иенс начал немного заикаться, стеснялся этого и старался на людях говорить кратко, рублеными фразами, а то и вообще отмалчиваться.

Он вспомнил, что, поднимаясь, видел приоткрытую дверь в квартиру де Вильегаса. «Хорошо бы одолжиться новой свечкой и убрать после непрошеных гостей», – подумал Иенс и направился к соседям. Там было накурено, надышано и пахло заветрившейся с вечера едой. Румяная полураздетая Герда сидела на диванчике, как и положено любопытной Еве, с надкусанным яблоком в руке. Сеньор Гарсиа хрипло мурлыкал ей на ушко что-то вроде «Y como la tarantula»[6], а еще один знойный тип с выщипанными в ниточку усами валялся на ковре у их ног и чистил банан.

Иенс зловеще молчал, застыв на пороге, и пристально, словно сквозь прицел, разглядывал всех по очереди. Гарсиа перестал петь и нервно поправил зеленый галстук со следами томатного соуса.

– Это брат Йон. Йон Морару – портретист. Мы готовим творческую акцию «Восстание красоты», – поведал он, обводя руками комнату. – Правда, бразе?

– E bine[7], – нехотя согласился «брат» и на всякий случай отполз подальше от дверей.

– А твоя девушка не должна больше делать тяжелую работу, – примирительно продолжил де Вильегас. – Она красивая. У нее волосы цвета меди и зеленые глаза. Такая богиня нужна возрождающемуся искусству. – Он помог Герде встать с дивана и подтолкнул ее к Иенсу.

– Я тебе пирог принесла, – заплетающимся языком сообщила девушка. – А они меня уговорили стать натурщицей. За это хорошо платят…

Иенс дотащил ее до каморки и, не тратя сил на борьбу с заиканием, молча, но доходчиво объяснил все, что думал о служении искусству. Герда поплакала для порядка, пересчитала багровые синяки на белоснежной коже и согласилась с тем, что ни о каком позировании в ближайшее время речи идти не может. Объяснение утомило обоих настолько, что они проспали в обнимку почти до самого вечера.