Хозяин Спиртоносной тропы - [35]

— Возьми кирку, обведи вокруг канавку, чтобы сюда не лилось, — приказал отец сыну, продолжая выкидывать землю наверх. — Немного осталось.

Промокшие до корней волос отец и сын не обращали внимания на ливень: некогда, потом высохнут. Лишь бы добраться до дна, узнать, что там? Старательский мандраж захватил их полностью. Они не видели, что происходит вокруг. А зря.

Наконец-то лопата звякнула железом о камень. Ефим ударил еще: тот же звук.

— Неужели опять валун? — с досадой спросил он у себя. Схватил кайлу, взмахнул несколько раз, стараясь подцепить его, но бесполезно.

Как будто в безрассудном состоянии, полученном от необычайно тяжелой, но бесполезной работы, он продолжал ковырять землю, тут же натыкаясь на преграду. Сомнений не оставалось, что это может быть, оставалось лишь подтвердить их словами.

— Эх, мать твою… — от досады чертыхнулся Ефим. — Плита вышла.

Кузя его не слышал. Случайно обратив внимание на скалу, сквозь сплошной поток дождя старался рассмотреть какое-то движение среди деревьев. Показалось или нет? Да нет же, точно кто-то стоит, машет рукой! Приглядевшись внимательно, различил силуэт женщины. Не веря глазам, зашептал молитву. Узнал ее — Золотуха!.. Отчаянно жестикулируя рукой, она приказывала: уходите! Потом вдруг сделала шаг в сторону и исчезла. От страха не в силах сделать хоть какое-то движение, продолжал стоять и не сразу воспринял слова отца.

— Ты чего? — в удивлении спросил Ефим.

— Показалось, — вздрогнув от неожиданности, прошептал Кузя. — Вроде как…

— Потом казаться будет, — оборвал отец и приказал: — Живо принеси топор!

Подстегнутый Кузя бросился к стану, вернулся с топором, подал отцу. Тот начал постукивать обухом по плите:

— Эх, бес тебе в дышло! Не толстая, разбить можно. Кувалду бы.

Сын его не слушал, крутил головой из стороны в сторону. Он чувствовал, что вокруг что-то изменилось, но не мог понять причину. Сделав несколько шагов вокруг шурфа, прошел дальше. И тут до него дошло! Как слепой щенок, выискивающий границу дозволенного перемещения, осторожно подошел к колоде. Назад возвращался бегом с тревожным криком:

— Тятя! Тятя… ключа нет!

— Как нет? — присел от неожиданности Ефим.

— Вовсе нет, будто пересох.

— Видать, выше заперло, — похолодевшим голосом выдохнул отец. — Надо торопиться. Слушай тайгу. Как что будет, сразу кричи. Я тут закрайку отковыряю.

Встав на колени, Ефим стал разгребать землю, стараясь найти край плиты. С опаской посматривая на скалу, Кузя топтался на месте, ожидая худшего. Прошло минут двадцать, прежде чем, выбрав значительную часть грунта из шурфа, Ефим наконец-то нашел каменный срез. Стараясь просунуть туда ладонь, никак не мог изловчиться: мешала все та же отвесная, готовая вот-вот осыпаться и похоронить его стена. Наконец ему это удалось. Встав на колени, запихав руку по локоть, Ефим широко открыл глаза, покраснел, хотел что-то сказать, но не успел.

Где-то там, вверху по логу что-то глухо ухнуло, будто с воза упал огромный мешок с мукой. Над тайгой прокатилось пугающее эхо, за ним послышался нарастающий, перемешивающийся с треском и скрипом шум. Земля под ногами Кузи мелко задрожала и просела. Обратив взгляд в яму, он с ужасом увидел, как стены трехметрового шурфа вдруг бросились навстречу друг другу и мгновенно сомкнулись над головой отца.

Все произошло так быстро, что он даже не успел предупредить его об опасности. Инстинктивно отскочив в сторону, чтобы не утонуть в осыпи, он упал на снег, но тут же вскочил, с ужасом взирая на свежую могилу. Парализующий шок сковал его тело, и только лишь губы не переставали шептать, как заклинание, родное слово:

— Тятя! Тятя! Тятя!..

Но Ефим молчал. Тяжелая, неподъемная толща мгновенно заживо похоронила сильное тело, из-под завала было невозможно выбраться. Одна доля секунды — и будто захлопнулась крышка гроба. Как метнувшаяся искра от удара молнии в кедр: вот только что он был жив, и тут же стал расщеплен на части.

Наконец-то поняв, что случилось, Кузя заметался по свежей земле, призывая самого дорогого и родного человека:

— Тятя! Тятя!..

Возможно, там, внизу, сдавленный и стесненный, Ефим еще слышал его голос, но не мог откликнуться. Задыхаясь и погибая, молчал, как та равнодушная, обвалившаяся земля. И это было дико, ужасно и безысходно.

Стараясь выручить отца, Кузя ползал на коленях, разгребая руками рыхлую супесь. Лопаты и кирки не было, они остались там, вместе с отцом. Чтобы убрать толщу, надо было время, которого не было.

А сверху уже летела со скоростью бегущего рысака, грохотала и бесновалась водно-снежная лавина, подминая все и вся на своем пути. Под ее натиском трещали, ломались деревья, с корнями отрывались от земли мелкие кустарники. В хаосе плывущего нагромождения мелькали пни, камни, куски дерна. Снег, грязь, земля смешались в одну плотную, чем-то похожую на вырвавшуюся из кадки опару, только гораздо больших, пугающих размеров. Иногда ее высота достигала нескольких метров. От нее не было спасения ничему живому, тем более человеку.

Плачущий Кузя, еще не переживший, не смирившийся с потерей отца, не зная, что делать, со страхом смотрел на надвигающуюся смерть. В голове мелькнула спасительная мысль: бежать, иначе конец! Подчинившись инстинктивному приказу, поднялся с колен, собрал всю волю в единый напряженный сгусток движения, что есть силы бросился к спасительному пригорку, где находился их стан. Те тридцать метров, что ему предстояло преодолеть, казались долгими.