Хозяин пепелища - [4]

— Ой! — вырвалось у девочки, и она бросилась поднимать свой начищенный до блеска кувшин.

— Пушпа! — послышался невдалеке сердитый окрик.

— Иду, отец! — тотчас откликнулась она.

— Набрала воды?

— Нет еще!

— А ну поживей, негодница!

Я обернулся и увидел высокого старого джата[4]. Он стоял на веранде соседнего домишки и старательно накручивал на голову белый тюрбан. Голос у него был скрипучий и хриплый, а седая клинышком бородка торчала, как острие копья. Глаза, мутные и опухшие, без слов говорили, что накануне он изрядно выпил. Покончив с тюрбаном, джат медленно провел рукой по своей бородке:

— Поторопись, негодница, а не то косу оторву! — И он равнодушно повернулся к нам спиной.

Девочка улыбнулась и лукаво стрельнула в меня глазами — словно бросила мне две сверкающие перламутровые раковины. Ее озорная улыбка говорила мне: «Какой же ты непонятливый! Ведь брань родного отца во сто раз дороже ласки отчима!»

После этого случая я видел Пушпу еще несколько раз. И всегда, когда я смотрел на нее, мне почему-то вспоминались те нежно-красные бархатистые цветы, которые в детстве я любил прикалывать к своей курточке.

Раза два-три случилось мне увидеть и отца Пушпы: когда он чистил зубы, заплетал свою гриву или ругал дочь. И всякий раз он напоминал мне размокший от дождя птичий помет, грязными каплями падающий с крыши.

Однажды, возвращаясь с работы, я заметил отца Пушпы у автобусной остановки. Он, по-видимому, кого-то поджидал. Но когда я направился в сторону дома, он двинулся за мной. Я прибавил шагу, но он не отставал. Я пошел медленнее — и он тоже. Я обернулся.

— Куда путь держите, бабу-джи? — обратился ко мне джат. Очевидно, он решил завязать со мной знакомство…

— В Модел-таун[5], — ответил я, стараясь всем своим видом показать, что я важная персона и иду пешком только потому, что нуждаюсь в моционе.

— Модел-таун! И я как раз туда же иду! — подхватил джат, догоняя меня. — Доктора Гурбахша Сингха знаете? Это ведь мой односельчанин. Я всегда у него останавливаюсь… Пойдемте-ка вместе, вдвоем веселее… Мне очень хотелось ему сказать, что я не жду ничего веселого от его компании, но я сдержался и промолчал.

— А вы постоянно здесь живете? — торопился он закрепить знакомство.

— Нет, — коротко ответил я.

— А давно приехали в Джалландхар?

Чтобы исчерпать его расспросы, я решил сразу выложить все, что могло его интересовать:

— Я здесь всего лишь два месяца. Работаю в муниципалитете заместителем делопроизводителя. Жалованье — сто двадцать рупий в месяц. Надеюсь скоро получить прибавку. Семьей еще не обзавелся: пока учился, некогда было, а теперь никак не найду подходящей невесты… А чтобы поддерживать чистоту в квартире, нанял слугу-гархвалийца. Ему под сорок, он вдовец и живет у меня вместе со своей взрослой дочерью.

Внимательно выслушав меня, джат, к моему удивлению, не унялся.

— Но почему же ваш гархвалиец до сих пор не выдал дочку замуж? — спросил он.

— Его дочь уже вдова, — сказал я.

— Ага, вдова… А в другую семью он не собирается ее пристроить? — По тону джата я догадался, что это его чрезвычайно интересует.

Если бы я изучал этнографию, то, без сомнения, расспросил бы моего гархвалийца, но я никогда не имел склонности к этой науке, и судьба его дочери занимала меня меньше всего.

Джат ждал. От нетерпения у него даже усы затопорщились.

— Сейчас он о ней заботится. А как сложится ее судьба в дальнейшем — не берусь сказать, — сдержанно отвечал я, стараясь угадать причину его любопытства.

— И красивая д-девушка? — Он теперь даже заикался.

— Красивая. И характер у нее хороший…

— Неужели! — как-то неестественно удивился джат. — По правде говоря, это ведь самое дорогое в человеке. И трудолюбива?

— Ну, нет, на работу не падка. А вот языком чесать мастерица.

— Вот как? — снова изумился джат. — Впрочем, что ж тут такого: в молодости-то работа на ум нейдет.

Я взглянул на моего собеседника: глаза у него горели, а в уголках губ поблескивала слюна. Чтобы скрыть свое отвращение, я быстро нагнулся и стал смахивать пыль с ботинок.

— На этих немощеных улицах всегда столько пыли, что не различишь цвета собственных башмаков, — сказал я.

Но джат, казалось, не замечал ничего вокруг.

— А нельзя ли мне, бабу-джи, потолковать с вашим гархвалийцем?

— Да на что он вам понадобился?

— Мне, бабу-джи, хозяйка нужна, — глотнув слюну, проговорил джат. — У меня есть земля: четыре акра в соседней деревне, да еще пять — в округе Карнал. Я намбардар[6]. Хозяйка моя умерла, осталась только дочка. Выдам ее замуж — с кем я останусь? А ведь у меня еще корова да две буйволицы. Хозяйка-то и за скотиной присмотрит и лепешки мне испечет. — Он доверчиво взял меня за локоть. — Всю жизнь буду помнить вас, бабу-джи, помогите только хозяйку найти.

Джат говорил, а в его прерывающемся голосе звучало что-то похотливое и противное.

— Но ведь гархвалийцы, насколько мне известно, не отдают своих дочерей замуж за пенджабцев, сардар-джи. Отец отдаст ее только за гархвалийца.

Мой ответ поверг старика в уныние. Концы его усов, которые только что лихо топорщились кверху, вдруг обмякли и опустились.

— Эх, нет мне удачи, — тяжело вздохнул он. — Говорили, в лагерях для беженцев можно подыскать хозяйку, и я почти полтора года искал — да все без толку. Доктор Гурбахш за четыре сотни взялся уговорить одну горянку, так нет — увидала мою бороду и испугалась!