Хозяин пепелища - [27]

Из Джалландхара автобус Сучча Синха вернется не скоро. Нужно ли ждать его? Все-таки мужу не следовало так поступать: почему он не выслушал ее?.. А дома Зиндан сидит запершись и, наверно, чуть жива от страха. Что, если подлый Джанги будет ломиться в дверь? Если б Сучча Синх взял узелок, она бы часа через полтора была уже дома. А теперь как быть?.. Ох, как он разозлился! Сказал, что завтра не явится домой. А вдруг в самом деле не придет? Конечно, он вправе на нее сердиться. Он же голоден и не мог знать, что ее задержало. Если бы она сумела все объяснить, он, конечно, взял бы лепешки… Но как быть теперь?..

Продавец воды, собираясь уходить, закупоривал свои кувшины. Нищего уже не было на остановке. Только его собака все принюхивалась к чему-то и бегала вокруг навеса.

Багровое солнце почти касалось линии горизонта, и у птиц, носившихся низко над полем, были золотые, обливающие пурпуром крылья. За каждой бежала по земле уродливо вытянутая тень. Бало, взглянула на собственную тень — она бледной чертой косо пересекала дорогу и терялась в серых комьях взрытой земли. С поля доносилась мелодия «Махии»[37]. Ее выводил вдалеке печальный женский голос:

Я здесь под деревом сандала

Стою одна, совсем одна, —

Из глаз моих струятся слезы,

Душа печально стеснена…[38]

Эта песня с давних пор жила в душе Бало. Она часто слышала ее еще в детские годы, когда, бывало, в душный летний вечер вместе с подружками купалась в арыке. Весело прыгая и поднимая тысячи брызг, они с визгом подставляли спины под прохладные струи из вереницы кувшинов, тесно нанизанных на веревке, которую двигало поскрипывающее колесо чигиря. Эта грустная песня звучала особенно проникновенно в часы летних сумерек, когда край неба еще пламенеет, а остальная его часть уже задернута на ночь бархатным пологом, усыпанным блестками звезд.

По мере того как Бало подрастала, «Махия» стала будить в ее душе чувство истомы и ожидания. Эту песню с подкупающей простотой пел Лали — пастушок из их деревни. Сколько раз под старой смоковницей слушала она, затаив дыхание, доносящийся с полей грустный напев… Но пришел день, когда мать настрого запретила ей бродить вечерами за деревней. Девушка уже на выданье, долго ли до греха… А вскоре ее выдали замуж…

В день помолвки Бало ее подружка Паро до глубокой ночи пела «Махию» у них во дворе, аккомпанируя себе на маленьком барабане. Устав отбивать такт, она прижала барабан к груди и, томно склонившись на него головой, продолжала тоненьким голоском выводить слова:

— Скажи, о чем в тени сандала

Так горько, дева, плачешь ты?

— О том я плачу горько, странник,

Что не сбываются мечты.

— Скажи, о чем же ты мечтаешь

И что причина слез твоих?

— Давно пора мне стать невестой,

Но где же ласковый жених?..

— Скажи мне, о каком супруге

В душе своей лелеешь сны?

— Хочу, чтоб звезд он был прекрасней,

Ясней полуночной луны.

Хочу еще, чтоб Радхи с Кришной

Примером нам была чета:

Прожить с любимым неразлучно —

Моя заветная мечта…

Бало тогда еще не знала, кто ее жених и каков он собой, но что-то шептало ей, что это тот красавец, что встает перед ее глазами, когда она слушает «Махию». И вот настала брачная ночь. Когда Сучча Синх снял с ее лица покрывало и она впервые увидела своего нареченного, ей показалось, что она узнает того, кто являлся ей в девичьих грезах. Он ласково взял ее за подбородок, приподнял лицо, и горячая волна разлилась по всему ее телу. Рука, тронувшая ее лицо, была прохладнее, чем серебряные подвески на лбу, а ее прикосновение — нежнее благовонного сандалового масла. Бало взглянула ему в глаза и вся затрепетала от охватившей ее невыразимо сладкой истомы. «Ты мое счастье, мой бриллиант драгоценный…» — прошептал он, задыхаясь, и заключил ее в свои объятия. Бало хотела ответить, что она всего только прах у его ног, и вдруг без слов припала лицом к его плечу…

Продавец воды прервал ее воспоминания.

— Смеркается, мать, — добродушно сказал он, — шла бы ты домой. Что толку сторожить пустую дорогу?

Эти слова вернули ее к действительности.

— Не знаешь ли, почтенный, когда придет автобус из Джалландхара?

— Да, вероятно, не скоро! А ты что же, так и будешь здесь стоять в темноте?

— Буду стоять, пока ужин мужу не отдам.

— Если б нуждался он в твоих лепешках, он бы еще днем их забрал… Уж больно возомнил о себе, словно не на земле живет, а по небу летает!

— Мужчины, почтенный, часто сердятся. Что поделаешь…

— Ну, стой, если нравится. Я пошел.

— Счастливого пути, почтенный!

Пока Бало говорила с ним, у нее само собой созрело решение: она должна дождаться автобуса из Джалландхара. Ничего с сестрою не случится, если она и поплачет в потемках часок-другой.

Надо только, чтобы Джанги не смел больше к ней приставать. Пусть попробует еще раз схватить ее за руку — Сучча Синх не будет с ним церемониться: выволочет из дома за гриву и швырнет на площадь посреди деревни!.. Но стоит ли говорить мужу? В гневе он нехорош — может и голову проломить… Сучча Синх, зная свой характер, и сам старается держаться подальше от всяких деревенских передряг, а уж вмешиваться в это дело ему вовсе не надо. Хорошо, что он не стал ее слушать… Но он сказал, что не придет во вторник! Что, если и в самом деле не придет?.. Нет, она ему ничего не скажет о Джанги… Только бы не сердился на нее, а домашние дела она уж как-нибудь сама уладит. Когда в доме есть хозяин, семья счастлива и живет в достатке. А стоит мужу бросить семью… При одной мысли об этом у Бало заныло сердце. В прошлом году их односельчанин, Лоту Синх, оставив больную жену, скрылся куда-то вместе со своей любовницей. Жена некоторое время жила подаянием, а когда ей перестали подавать — бросилась в колодец… Ах, что творилось в деревне, когда ее раздувшееся тело вытащили из колодца…