Хозяин Амура - [15]

— До Христианзунда дойдём, с помощью Господа, а там на ремонт и встанем, — пробормотал боцман Бьёрн, осеняя себя крестом.

Никто из ангарцев, конечно же, его не понял. К счастью для Новикова, его ребята не унывали — отряд его состоял большей частью из молодых русичей, которые вполне сносно переносили тяготы морского похода. Нескольким марийцам и тунгусам было гораздо сложнее, но и они держались молодцом. Из первоангарцев, кроме Василия, было ещё четыре человека, в том числе начальник медицинской службы батальона пятидесятидвухлетний Владимир Екишев, врач из Мурманска.

К вечеру прилично набравший забортной воды «Хуртиг» всё же был посажен на песчаную отмель. И уже через некоторое время появились баркасы и лодки местных рыбаков. Первыми на берег переправились ангарцы. Престарелый полковник Миккельсен, начальник небольшого гарнизона Христианзунда, взглянув на бумаги своих гостей, немедленно обещал им помочь. И уже на следующее утро отряд Новикова погрузился на «Крутобокого Олафа» — корабль с грузом солонины, уходивший к Гётеборгу. Его капитан, толстяк, назвавшийся Олафом, часто и внимательно посматривал на ангарцев, будто хотел что-то сказать, но каждый раз сдерживал себя. Только на внутреннем рейде Гётеборга, когда корабль, благодаря умелому лоцману, проходил меж подводных и надводных камней, скальных нагромождений и небольших пустынных островков, поросших клочкообразной травой и мхом.

— Слушай, друг! — обратился таки капитан Ибсен к старшему среди показавшимся ему знакомыми людей, которых он вёз. — Знавал ли ты так же одетых славных мужчин, что я вёз до Ютландии несколько лет назад? Карпи… — поскрёб лоб Олаф, вспоминая имя того человека.

Однако Василий с сожалением развёл руки, давая понять норвежцу, что совершенно не понимает его. Толстяк же для себя вопрос определённо решил и, хлопнув себя по лбу, он с улыбкой указал на Новикова, а затем на его людей толстым, как сарделька, указательным пальцем с грязным ногтём и что-то проговорил, после чего взошёл обратно на мостик, довольный собой.

Корабль между тем всё дальше входил в шхеры Гётеборга, убрав большую часть парусов. Острова становились всё больше, на них появлялись деревья, а то и неказистые домики рыбаков. Частенько «Круглобокий Олаф» проплывал мимо лодок хозяев этих домишек, над которыми кружили вечно голодные чайки. Искусный лоцман таки привёл судно в гавань, встав на якорь близ портовых причалов. Вскоре подвалили баркасы, и началась выгрузка ангарского отряда. Когда же стрелки оккупировали часть причала, а Сазонов уже хотел найти кого-либо, чтобы отдать бумаги, к ним приблизились несколько датчан. Все они и возглавлявший их офицер, резко контрастировали с теми, кого Новиков видел в Христианзунде — эти вояки явно побывали недавно в переделке. Помятая, вся в отметинах, кираса офицера и рука на перевязи, в набухшей от крови повязке говорили об этом лучше всяких слов. Заросшее щетиной лицо казалось порядком измождённым, но его взгляд, холодный, пронизывающий насквозь, буравивший ангарцев из-под широкополой шляпы, утверждал его владельца решительным человеком. К сожалению, разговор снова не сложился, покуда Василий не передал офицеру Регнеру Торбенсону документы. Датчанин попробовал было перейти на немецкий, но и этот язык не помог установлению контакта. Среди ангарцев знатоков немецкого так же не нашлось. Коротко кивнув, после того, как бумаги были им прочитаны, Регнер махнул здоровой рукой в кожаной перчатке, схожей с милицейской крагой, указав гостям направление движения.

— Стро-о-ойсь! — разнеслось над причалом — это лейтенанты мигом подали стрелкам нужную команду.

И хотя среди портового гомона она не особенно была слышна, Торбенсон тут же обернулся. Его лицо показало интерес Регнера к тому, как ловко наёмники похватали свои сумки и оружие, разобрали большие ящики с ручками, да встали в походную колонну, ожидая приказа к маршу. Он одобрительно покачал головой. Определённо, это хорошие наёмники, а иначе зачем бы королю собственноручно писать о них, думал тогда Торбенсон. Его солдаты, державшие в руках тяжёлые шпаги, раздвигали толпу, таращившуюся на ангарцев и мешавшую свободному проходу. Вскоре колонна ушла прочь и постепенно портовые звуки замолкали, уступая место городскому шуму. Навстречу отряду стали попадаться местные жители, практически не обращавшие на них никакого внимания, разве что иная молодуха кинет оценивающий взгляд или старик-швед недобро зыркнет из-под колючих бровей. В селении Регнер нашёл для ангарцев несколько повозок с ездовыми, а сам, как и сопровождавшие его воины оседлали коней, оставленных загодя в одном из дворов. Но прежде чем покинуть это место, медик Екишев жестами настоял на том, чтобы датчанин дал ему осмотреть руку. Неожиданно в первую очередь для себя, Торбенсон согласился. Промыв раствором пенициллина уже начавшую гноиться и источать крайне неприятный запах рану, мурманчанин с некоторой осторожностью достал из сумки футляр. Шприц не испугал скандинава, который с уважением смотрел на действия медика, впрыскивающего пенициллин в края раны. После этого Владимир Михайлович наложил чистую повязку, с брезгливостью выбросив прежние грязные лоскуты. Поблагодарив лекаря наёмников, дан приказал выезжать на дорогу, тянущуюся вдоль домов и уходящую в широкую просеку. Оставляя жилые постройки в стороне, колонна проследовала на север, огибая тянущуюся вдоль небольшой реки каменную гряду, поросшую лесом. Через пару часов, отряд вышел на открытое место, и взору ангарцев открылась картина укреплений Гётеборга. Город был взят и, по всей видимости, произошло это совсем недавно. Проезжая мимо полей, окружавших невысокие холмы, на которых стояли крепость и два бастиона, ангарцы видели все те мерзости, что принесла в этот край война. Ни одного более-менее целого крестьянского дома в округе не наблюдалось, однако хмурые, одетые в рваньё крестьяне уже копошились возле своих пострадавших жилищ. А буквально в нескольких десятках метров от них, в придорожной канаве, были навалены гниющие трупы, скалящиеся обезображенными лицами на проезжающих мимо людей. Уже и не разобраться было, кто там лежит — шведские ли воины, датские, или крестьяне, погибшие ни за что. А валялись эти тела ещё с осени, только недавно появившись из-под снега. Да и на полях там и сям были разбросаны бугорки — трупы погибших, а вот от мёртвых лошадей зачастую оставались лишь костяки — мясо срезалось подчистую. Воздух был наполнен тяжёлым смрадом разлагающейся плоти, лишь в редкие минуты дуновения ветра со стороны моря становилось немного легче. Тем временем повозки приблизились к одному из бастионов настолько, что ангарцы могли рассмотреть его. Тут явно не обошлось без подрыва порохового заряда — часть стены укрепления просела и завалилась внутрь, виднелись закопчённые от бушевавшего огня внутренности постройки.