Хозяева плоской Земли - [81]

– Откуда такое название – Харамеру? – Хуан старательно счищал лезвием ножа кожу, которую не ел. – Вы знаете его происхождение?

Я красноречиво постучал себя указательным пальцем по лбу и был вынужден пояснить:

– Вот отсюда оно…

– В каком смысле?

– В самом прямом. Я, ну, точнее, мы с Кроули его придумали. Для удобства. Василика не даст мне соврать, что у них на севере эту гору величают Меру. У нас же на юге – Хара. Поскольку наша компания южная, мы не постеснялись поставить Хара перед Меру, и получилась Харамеру.

– Замечательный остров и замечательное время! – мечтательно сказала Элла, а когда мы попросили её пояснить, улыбнулась: – Вы здесь живёте ещё в ту эпоху, когда человек давал окружающим вещам их будущие названия.

– Просто так удобнее и никому не обидно, – отшутился я.

– Примечательно, – заметил Билл, – что в «Авесте» – древнеиранском памятнике литературы – рассказывается о северном мифическом горном хребте Хара Березайти. Именно к нему прикреплены звёзды. А главная вершина – не помню, как называется – и является центром мирозданья. Там не бывает ни плохой погоды, ни болезней, ни даже темноты. Их верховный солнечный бог Митра тоже живёт в своей обители где-то над ней.

– Митра – это, если не ошибаюсь, божество эллинов, – возразил Батиста.

– Не только. Его – или её – также почитали индоарии в своей ведической мифологии. Я же говорю про древних персов, придумавших зороастризм, который сегодня вытеснен исламом. – Билл обжёгся, втянул через трубочку губ холодный воздух, выпустил пар и продолжил: – Кстати, «Авеста» написана на тоже мёртвом сегодня авестийском языке, который, как и латынь, использовался главным образом для богослужения и написания умных текстов. Не правда ли, занятное сходство?

Я не очень хорошо понял, что он имеет в виду, однако вместе со всеми кивнул, а Василике сказал, что, кажется, наши гости постепенно приходят в себя.

Тем временем Билл вслух размышлял о том, что в Японии обряд ритуального самоубийства в разговорной форме называется «харакири», где иероглиф «хара» обозначает «живот» который надо «кири» – вспороть. То есть, мы здесь опять же имеем дело с понятиями «центр» и «жизнь».

– Сдаётся мне, братец, что это совпадение, – рассмеялся Макс из-под шарфа.

– Случайных совпадений не бывает, – многозначительно ответил за Билла Хуан.

Дальше они стали дружно разбирать вторую часть топонима – Меру. Оказывается, так называлась великая гора в индуизме. Она тоже помещалась далеко на севере – относительно Индии – и была обителью, точнее даже раем, главного из всей индийских дэвов – Индры. Попасть туда могут лишь праведные души умерших, а во плоти – прославленные герои и величайшие из мудрецов. Да и то лишь на крыльях священной птицы Горуды – символе просветлённого ума.

– Знай меру, – сорвалось у меня с языка полузабытое выражение, которому когда-то учила меня бабушка. Сорвалось так, как я его запомнил, по-русски.

– Что? – не поняли слушатели.

– Ну, это мне вспомнилось, как говорят русские, когда хотят сказать, мол, не стоит увлекаться.

Пришлось пояснить в двух словах, кто была моя бабушка, и что в детстве я думал, будто она имеет в виду именно нашу Меру, которая вообще то Хара. На самом деле, как потом выяснилось, «мера» соответствует measure моих нынешних собеседников. Причём в русском есть созвучное ему слово «межа», которое означает «границу». Любитель лингвистических загадок и совпадений Билл попытался было меня расспросить, однако я поспешил сознаться, что русского языка не знаю, кроме нескольких слов, которые почему-то запали мне в память. Батиста, который отвечал в группе за киносъёмку, достал камеру и попросил ещё раз в двух словах рассказать о горе. Хуан согласился, что для фильма слова аборигена будут интереснее закадрового рассказа. Нашли живописную локацию, посадили меня на мшистый холмик, и тут Элла сказала, что снимать надо на фоне самой горы. Ребята начали спорить, мол, гору потом всегда можно подмонтировать, а вот поймать настроение рассказчика – которое они во мне сейчас чувствовали – трудно. Закончилось тем, что я им наговорил на несколько минут про Харамеру, про четыре реки и про то, что это место считается у нас священным как естественный источник всего живого. Пока я говорил, погода на глазах стала портиться, и мы решили дольше не задерживаться. Потом был долгий-предолгий путь через лес под вяло накрапывающим дождём, потом совершенно стёршаяся из моей памяти ночёвка в неудобной и холодной палатке, потом утро, снова хорошая погода и повеселевшие спутники, встреча с семьёй лосей, кабанчиком и неголодным медведем, которого я спугнул первым же выстрелом в воздух, оправдав захваченное по совету отца его старое и надёжное ружьё. Его подарок на свой день рождения я жалел и в подобные сомнительные походы старался не брать. В конце концов свершилось то, что происходит всякий раз, когда идёшь вверх по течению Южной и твоё упорство вознаграждается, но ты никак не можешь к этому привыкнуть: перед нами выросло подножье горы. Представьте себе, что лес вокруг вас заканчивается опушкой, дальше идёт поросшая редким кустарником долина, и на другом её краю лес снова продолжается, но только теперь взмывает зелёной стеной почти вертикально вверх. Некоторое время ты стоишь, запрокинув голову и переводя дух, даже если видишь это не в первый раз. Наши гости машинально схватились за камеры. Поскольку в разгаре была осень, зелёная стена местами вспыхивала жёлтыми и алыми красками, что придавало всей картине неестественно художественный вид, хотя, разумеется, именно так и должна выглядеть настоящая природа. Вкусив зрелище в полной мере, мы пересекли долину и стали неторопливо и осторожно взбираться по заросшим откосами, цепляясь за кусты и обнажённые корни, змеившиеся в пожухлой траве. Зачем мы это делали, никто толком не знал. Я в своей жизни поднимался на Харамеру несколько раз, однажды у меня даже была возможность покорить её до конца. Дело было в самом конце детства, когда я оказался в компании отца и его друга, занимавшегося скалолазанием как профессией и потому имевшего в запасе всё необходимое для подобных предприятий снаряжение. Тогда покорить вершину нам помешала только погода да моё малодушие – посмотрев в какой-то момент себе под ноги, я откровенно испугался. Отец думал помочь мне перебороть страх, однако друг посоветовал ему не искушать судьбу и спуститься. Он сказал, что если страх появился, его нужно послушаться, как сигнала, иначе могут возникнуть необратимые последствия. Когда я подрасту и сам решу, что должен себя перебороть, тогда для меня всё и свершится. Я подрос, высоты бояться, действительно, перестал, однако новых попыток добраться до зубастого пика с тех пор так и не предпринял. И вот теперь я вёл за собой наш маленький отряд и был вынужден изображать многоопытного лидера, который знает, что говорит и делает. Задачу, правда, ребята поставили передо мной не слишком трудную: взбираться покуда хватит сил с тем, чтобы оттуда обозреть и запечатлеть просторы нашего острова. На самом деле подъём от подножья до отметки (воображаемой, конечно, поскольку из наших никому бы не пришло в голову вмешиваться в сокральность этого места) в двести или даже триста метров хоть и требовал недюжинных физических усилий, ни с какой реальной опасностью сопряжён не был. Кусты орешника и сосны вперемешку с берёзами росли вдоль склона так густо, что остановили бы любое падение, не дав разогнаться. Тем не менее рисковать никому не хотелось, поэтому подъём наш занял не меньше часа. Я нашёл широкий каменный выступ и предложил выше не лезть. Все облегчённо согласились, посбрасывали отяжелевшие до невозможности рюкзаки, расправили плечи, снова вооружились камерами и принялись восторгаться открывшимся с выступа зрелищем. Василика прижалась ко мне, я обнял её за плечи, и мы долго смотрели на расстилавшуюся далеко под нами акварельную ширь острова. Вся линия водного горизонта, насколько хватало глаз, выглядела идеально прямой. Однажды я уже стоял на этой же площадке, но тогда меня одолевали совсем иные мысли. Сейчас мне было просто хорошо и спокойно. И даже сомнения не закралось о том, каким всё это может оказаться скоротечным…