Хозяева плоской Земли - [57]

Она была права. Насчёт сюрпризов, не уверен, едва ли появление девушки могло вызвать в нём приступ ревности, скорее, наоборот, чего не скажешь о матери, которая на людях всегда сохраняла лицо, а с глазу на глаз могла дать волю эмоциям и высказать всё, что думает. Она, кстати, была единственная, кто до сих пор окончательно не приняла Ингрид, и сейчас это поддерживало во мне надежду на то, что с Василикой их знакомство пройдёт удачнее, и я смогу заручиться её поддержкой в непростой борьбе с собственной совестью. Войдя следом за сестрой в большую гостиную с уже накрытым столом, я осторожно поинтересовался у одной из сестёр, откуда у них можно позвонить. Та охотно проводила меня в комнату за кухней, смахивающую на обычную кладовку, и показала старенький настенный телефон с громоздкой трубкой вроде сдвоенного рупора и крутящимся диском набирателя. У нас дома никаких телефонов и в помине не было, зато телефон был, у Кроули в конторе, и его-то номер я помнил наизусть, поскольку частенько названивал с дороги. Кроули, правда, не всегда подходил, но сейчас было обеденное время, так что я мог вполне рассчитывать его застать. Мне повезло: после третьего гудка трубку сняли, и я услышал знакомое покашливание. По привычке он просто ждал, что ему скажут.

– Дядя Дилан, это Тим. Как дела?

– А, привет, сынок! Ты где?

– Возвращаюсь.

– Удачно?

– Более чем. Куча фотографий, поразительная история и кое-что ещё.

– Молодец, жду. – Кроули телефоны терпеть не мог и собирался повесить трубку.

– Погодите! У меня к вам просьба…

– Что-то случилось? – Голос его в момент посерьёзнел.

– Мы будем завтра к вечеру, и я хотел вас попросить, чтобы вы…

– «Мы»?

– Ну, в том-то всё и дело. Я не один возвращаюсь. Её зовут Василика. Я хотел вас попросить…

– Понял, можешь не продолжать. Предупрежу твоих, так и быть. Девка-то хоть стоящая? – Он явно улыбался в бороду.

– Не то слово!

– Тогда не волнуйся. Всё передам. А ты там давай поаккуратнее, не балуй.

Он всё-таки повесил трубку, не дожидаясь моего «спасибо». Таков он был во всём: последнее слово всегда должно было оставаться за ним, а если вы ещё в чём-то сомневаетесь, то вы ему не интересны, поскольку сам он уже всё давно понял.

Подстраховавшись таким вот проверенным образом, я вернулся в зал и застал нашу кампанию уже сидящей на двух лавках за большим деревянным столом, вокруг которого суетилась моя недавняя собеседница. Её сестра обслуживала семейство утомлённой дорогой дамы, а также кучера, который по обыкновению людей его профессии устроился в стороне от остальных, за отдельным столиком, рядом с окошком, выходившим во двор, то есть с видом на припаркованный зилот. Я готов был поспорить, что он следит, как местные работники потчуют сеном его лошадей, которым предстояло протащить нас до вечера ещё столько же, если не больше. Моё появление Гордиан встретил взметнувшейся кружкой шипучей сурьи, Василика – милой улыбкой, а Тандри – вопросительным взглядом, сменившимся одобрительным кивком. Дождавшись меня, обе девушки упорхнули мыть руки, а я быстренько сделал заказ и, неожиданно для самого себя, поинтересовался у Гордиана его мнением.

– Относительно чего? – удивился тот.

– Не чего, а кого. Что ты думаешь по поводу Василики?

Он чуть ни подавился, но сделал серьёзное лицо и уточнил:

– Как мужчина или как муж твоей сестры?

– Вообще.

– Так не бывает, дружище. – Он брякнул кружку об стол и хищно оскалился. Зубы у него были на зависть ровные и белые. – Скажи лучше сразу, что ты хочешь от меня услышать? Что я тебе завидую? Безспорно. Что желаю вам долгих лет счастья и так далее? Разумеется.

– Что я не сошёл с ума.

– А, понятно! Тебя гложут сомнения. Гони. Гони их резко и смело, потому что когда на бранном поле твоей жизни, извини за красивые слова, сходятся твои сердце и разум, ты всегда должен становиться на сторону сердца. Даже если твой разум пока Голиаф, а сердце, как его…

– … Давид.

– Именно. Одна беда: сторонних советчиков в этом вопросе у тебя быть не может. Любой из них включит логику и приведёт кучу доводов в пользу того, почему вы с ней никогда не должны быть вместе, а другой – почему просто обязаны. Правоту своего выбора ты можешь почувствовать только сам. И если кто-то скажет, что раз сомнения появились – это верный признак ошибки, не верь. Сомнения – работа ума. А он любит перестраховываться. Он думает, что отвечает за твоё благоденствие. Отчасти это так, но лишь отчасти. Ощущения даны нам для того, чтобы его контролировать. Сам-то ты как считаешь?

– Если честно, со мной такое впервые…

– Видать, всё серьёзно. Мой тебе совет: расслабься и не переживай. И не думай о том, что будет и что скажут какие-нибудь окружающие. Пора, старик, принимать собственные решения и нести за них ответ.

Едва он договорил, как в очередной раз выглянувший в окно кучер вскочил, уронив при этом стул, и с громкой бранью ломанулся на улицу. Опомнившись только в дверях, где его шуба зацепилась за ручку и издала жалобный треск, он повернулся к залу и крикнул:

– Грабят!

Мы все переглянулись. Отец с сыном оказались проворнее остальных. Не выпуская из рук ножей и вилок, они устремились следом за кучером, который уже что-то орал на улице. Я сидел ближе к двери, так что Гордиану пришлось догонять меня. Во дворе стоял мат-перемат, бегали какие-то люди, ржали перепугавшиеся лошади, а сбочку, поближе к дороге, нервно подпрыгивал на козлах знакомой двухколёсной коляски зелёный возница. Её дверца только что захлопнулась за кем-то, и длинныё хлыст с визгом огрел лоснящиеся под солнцем крупы гривастой двойки.