Хождение за три ночи - [6]

— Антон Смирнов. Ты неплохо держался. Извини, если я переборщил. Правило у тренера такое. Сначала ты должен узнать, что такое бьют, и если вернешься после этого на следующую тренировку, значит, есть смысл с тобой заниматься.

— Я знаю, что такое бьют, — ответил Алексей, протягивая руку. — Меня Алексей зовут.

— А крест, что думаешь, поможет?

— Помог же. Я верующий. А отец у меня священник. — Сразу определил позиции Алексей.

— А у меня военный. Полковник. — Антон никак не обратил внимания на признание Алексея. — Я тоже хочу в военное училище поступать.

— Это хорошо, когда есть цель в жизни. Тем более, благородная.

— А ты? Решил что-нибудь?

— Не знаю, отец, конечно, хочет, чтобы я пошел в семинарию... Но я пока не знаю.

В это время в раздевалку заходили и другие ребята. Они поочередно подходили к Алексею, чтобы пожать руку и похлопать по плечу: мол, нормально, парень, все через это прошли. И Алексей впервые в жизни почувствовал ауру мужского братства.

— Слышь, Лex, — спросил кто-то, — а если я захочу покреститься, твой отец меня покрестит?

— Конечно, покрестит. Главное — верить.

Потом, как обычно, завязалась беседа о сущности мироздания, будто эти вопросы можно разрешить в спортивной раздевалке. Все ли знает наука? Есть ли жизнь на других планетах? Почему Бог, если он есть, допускает на земле несправедливость и войны? И, в конце концов, заговорили о том, что такое смерть и почему она так неотвратима. Алексей на все вопросы старался отвечать взвешенно и спокойно. Но никто и не пытался над ним смеяться. Некоторые просто и твердо не соглашались, даже если у них не хватало аргументов. Но, видимо, в этом кругу умели уважать мнение другого человека.

*  *  *

Деревня начиналась покосившимися столбами линий электропередач, которые больше походили на кресты для распятия. Между ними дыбилась оббитыми краями брошенная как попало на бугристый грунт бетонка.

— Цивилизация, светить-крутить, — прокомментировал Петрович, неистово вращая руль, чтобы уберечь покрышки от торчащей то тут, то там арматуры. — Добро пожаловать в ад местного значения.

Ни один фонарь на улицах не горел, отчего возникало впечатление, что здесь абсолютно мертвая зона. И все же кое-где в домах и покосившихся избушках шаял бледно-желтый свет.

— О, еще не отключили за неуплату. Они тут всем колхозом за электричество не платят. Скоро при лучинах сидеть будут. Ты смотри, а картошку еще садят! — Изумился Петрович всплывшему в свете фар полю-огороду, где неровными радами пробились узнаваемые кустики. — Петра Первого боятся... Ага, помнят, что он садить картошку велел. А больше ни хрена уже не помнят! Спроси, кто у нас президент, скажут: Горбачев или Брежнев. У них, между прочим, над сельсоветом до сих пор красный флаг болтается. Хотя, я давно не был, может, и пропили уже... Чувствуешь, стабильную Россию, Алексей? — хитро прищурился Петрович. — Стабильная, как кома! О, точно, буду их коматозниками называть, лечить-мочить... Ведь многие вокруг поднялись, кто на картофеле, кто на мясе, кто на птице, а эти... Молодежь, какая не успела на стакан сесть, разъехалась, остальные — доживают... А, забыл — ты мне сейчас, небось, возразил бы. Типа, не суди и не судим будешь. Так я не сужу. Я факт констатирую. Из программы «Время» сюда не приедут. Теперь непопулярно чернуху такого плана показывать. Это противоречит партийной линии, хвалить-молить.

*  *  *

В кабинете у завуча по воспитательной работе Алексей бывал раз в неделю. На фоне пионерских и комсомольских флагов, портретов членов Политбюро ЦК КПСС и различных грамот Зинаида Павловна добросовестно и регулярно выполняла свой долг и вела антирелигиозную пропаганду.

— У нас в конституции — свобода совести, — несмело возражал ей Алексей.

— Вот, Алеша, ты учишься хорошо, активен, мог бы комсоргом стать, но ты, как это сказать?.. Ты — атавизм в нашем коллективе.

— Скажите, Зинаида Павловна, а ваша бабушка, скажем, в Бога верила?

— Моя бабушка жила в другое время. Но теперь, когда все прогрессивное человечество... Ну неужели ты думаешь, что всем управляет Бог?

— А кто?

— Партия, Алеша, партия. Которая ведет нас к светлому будущему.

— Ну и пусть ведет, а Бог-то здесь причем? Бог партию не запрещает, а вот партии почему-то Бог не нравится.

— Да не может он ей нравиться или не нравиться, — заводилась Зинаида Павловна, — для партии Бога нет! Ученые давно это доказали!

— Как?

— Ну... — терялась тут Зинаида Павловна, — исследованиями. Последними научными достижениями. И только темные, отсталые люди верят в Бога.

— А Ломоносов?

— Что Ломоносов?

— Он тоже был темный и отсталый?

— Почему?

— Потому что он верил в Бога.

— Ну знаешь, Добромыслов, ты меня тут за нос не води. Ломоносов когда жил? Он не мог в условиях царского режима открыто заявить, что не верит в Бога. Он просто двигал науку. Но он не ве-рил. — Зинаида Павловна застолбила последнее утверждение по слогам — так, будто была, по меньше мере, женой Михаила Васильевича.

— Это он вам сам сказал?

— Все, Добромыслов, все. Твои закоренелые заблуждения выводят меня из себя, а я не могу себе этого позволить. Все. Из-за тебя, Алеша, у нас показатели падают. Ты же во всех анкетах пишешь, что ты верующий! Это пятно на школе. На моей карьере! На моем имени. Ну неужели нельзя написать: я — атеист? А верь — сколько тебе влезет. В церковь ходи. А? Что тебе стоит?