Хождение за три ночи - [10]

— Гарцевать-кварцевать, — озадачился Петрович и вытер испарину на лбу.

— Ну, грипп — это не мина, — заметил Михаил. — Пните мне костыль, отлить схожу, — попросил он всех, но просьбу его тут же выполнил Василий.

Когда он поднялся, стало ясно, для кого в комнате лежал костыль. Правой ноги у него не было выше колена.

— Протез задолбал, трет в кровь, — пояснил он и заковылял к выходу.

— В Чечне, — кивнул ему вслед Юра. — Теперь геройскую пенсию получает на буханку хлеба в день. Орден и тот пожалели. А сейчас еще и забыть стараются. Как же — война кончилась. Ныне все мирные.

— Ага, а еще на Гамлета с одной ногой корячиться, — добавил Василий.

— За что воевал? — спросил всех на свете Юра. — Надо было — вон, — он стрельнул взглядом в Алексея, — в церковь слинять, поклоны бить, авось боженька и защитил бы нас всех...

Алексей, разумеется, молчал и будто безучастно смотрел куда-то мимо.

— Что ты про него знаешь? — тихо, но веско спросил Петрович, который умел давить авторитетом прожитой жизни и намотанных километров.

— Да... — неопределенно отмахнулся Юра.

*  *  *

— Старший лейтенант Добромыслов! Ты меня слышишь, в конце-то концов! Да что ты пялишься на меня, как будто я стена?! Где рота?! Где батальон?! Кому еще удалось прорваться с вокзала?! Где твой друг Смирнов, в конце концов?! Да позовите кто-нибудь медика!!!

Ничего... Только левую часть головы прорезает длинный-длинный раскаленный нож. «Ничего» — это ад, который образуется из сплошной череды взрывов, превращающих «чего», то есть пространство в мозаику, которую никогда уже не сложить в правильном порядке. Боевые машины горят колонной, как на параде. Кто отдал этот тупой приказ, втягивать на улицы боевую технику? Они что, не изучали битву за Сталинград или Берлин? По аду бессмысленно метаться, потому что он везде. Но нужно куда-то идти... Куда? Там, в командно-штабной машине были Антон и Лена. Где штабная машина? Зачем там была Лена? Кто ее взял на этот парад смертников? БМП-1, БМП-2... Не бронетехника — а свечи поминальные! Почему-то правая рука не поднимается? А зачем ее нужно поднять?

— Добромыслов?! Добромыслов?!

— Товарищ генерал, оставьте его... Посмотрите сюда, да, сюда... Здесь, в левой лобной доле... Осколок... Я даже представить не могу, насколько он там глубоко...

— Ну так вынь его! Пусть он говорит!

— Я не уверен, что его можно просто так трогать. Зона Брока. Осколок вон какой огромный. Может, и зона Вернике задета. Отвечают эти зоны за речь... — и уже шепотом. — Я вообще не знаю, почему он жив...

— Но он же дошел сюда под свинцовым ливнем с вокзала! Значит, соображает! За ним же рядовые вышли! Как он их вывел?! Где собрал?!

— У них и спросите...

— Да ни хрена они толком сказать не могут. Он же офицер!..

— Шок. У него шок.

— Ну так промедоль его! Он должен мне разъяснить обстановку!

— Боюсь, вы требуете невозможного.

— Войну выигрывают те, кто умеет делать невозможное, лейтенант. Чему вас там учат в военно-медицинской академии? Все, убирай его отсюда... Уводи же! Командира разведки ко мне!

*  *  *

Петрович проглотил горсть таблеток и напросился в соседнюю комнату, где можно было прилечь.

— Пойдем и мы, — засобирался Юра.

— Ага, на трех ногах идти дольше, — поддержал Михаил.

— Так, а вот тебя куда положить? — озадачил сам себя Василий по поводу Алексия и с надеждой посмотрел на Еву.

Та с иронической ухмылкой и веселым вызовом ответила:

— Ну, наливай, заберу я вашего святого, — окинула монаха с ног до головы: — но я девушка незамужняя, со мной опасно... — И задорно опрокинула в себя рюмку коньяка. — Лимончика бы, — поморщилась.

— Ну вот и ладненько, — обрадовался Василий, — ты только Гамлету ничего не говори, — попросил он Алексия и тут же хлопнул себя ладошкой по лбу, — забыл, что ты не говоришь! Извини, брат.

— Да пошел он, этот ваш Гамлет — мачо! Пусть в ауле у себя командует... — зло прищурилась Ева.

— Ну, ладно, ладно, — как-то испуганно смутился Василий. — Алёха, ты это, иди к Еве, она тебе отдельно постелит. Дом у нее большой.

Из соседней комнаты уже в трико и майке появился Петрович.

— Ева, спасибо тебе, — поблагодарил он,— парня этого не обижай, он отца похоронил. Да и что-то мне подсказывает, что у него самого жизнь не сахар была, мотать-копать.

— Вы кого из меня тут делаете? — немного обиделась Ева. — Пойдем, Алексей, или как там тебя, отец Алексий?

Дом Евы оказался куда больше и пригляднее, чем дом Василия. В нем тоже остановилось время, но замерло оно на какой-то уютной минуте. Об этом говорило все: старенькие, но чистые половички, ажурные, вязанные крючком салфетки под цветочными горшками, дремлющие в углу ходики, черно-белые фотографии в деревянных рамках на стенах, белоснежный холодильник «Мир» на веранде, старая, но ухоженная мебель, и даже плюшевый мишка на диване.

Пока Ева, нежно пересадив медведя, стелила на этом диване в гостиной, Алексей сел на стул у стены и смотрел на фотографии. Заметив его интерес, Ева поведала:

— Да, у нас большая семья была. Отец — механизатор, мать — врач. У меня три брата было. Старших. А отец все дочку ждал. Потому и назвал так — не по-русски. Как первую женщину. А теперь вот и нет никого. Я женщина первая и последняя... Старшего Ивана — вон — в форме десантника — в цинковом гробу из Афгана привезли, даже вскрыть не разрешили, среднего Диму в городе пристрелили, в девяносто втором, ага, вон рядом фотка, в плаще кожаном с сигаретой в зубах. Крутым быть хотел. Стал, посмертно. А младший — Андрюшка — он уже ничего не хотел, водку пил... Так и угорел. Мать сама его откачивала. Ничего не смогла. Я тогда уже в меде училась. Отец запил, когда третьего похоронили. Так я и не доучилась... Да что я тебе рассказываю, по глазам вижу, что и тебе хлебнуть довелось. Жаль, что такие красивые мужики в монахи уходят. Я бы за таким... — Ева осеклась, села на диван и горько вздохнула: — У тебя-то, интересно, невеста или жена была? Да сними ты скуфейку свою! Ага... Ух ты... Чего ж это у тебя только одна часть головы седая?