Хождение Северина во тьму. Пражские призраки - [27]
Вместе с тем, в этом чрезвычайно насыщенном романе проявляется то свойство прозы Леппина, что удачно охарактеризовал М. Шницлер: Леппин, пишет он, «проложил для немецкой литературы путь от модернистского декаданса к экспрессионистическому крику».
Путь этот был для Леппина достаточно прямым и естественным. Как замечает биограф и ведущий исследователь творчества Леппина Д. Хоффман, «его подход к сочинительству не был аналитическим или метафорическим в традиционном смысле, и он не создавал сплетения интертекстуальных и интеллектуальных отсылок. Ключом к действенной литературе были для него эмоции. Не сюжетная острота, а изображение атмосферы было главным во всех его творениях».
С середины 1980-х гг., когда начался литературный ренессанс Леппина, появился целый ряд немецких переизданий Хождения, по два различных перевода на чешский и английский языки, а также переводы на французский, итальянский и шведский. Можно составить и весьма солидную библиографию критических отзывов и литературоведческих работ.
Хождение Северина во тьму. Обложка первого издания (Мюнхен, 1914)
Некоторые свойства романа и без того бросаются в глаза: не так трудно, к примеру, увидеть в Зденке и Миладе традиционную оппозицию божественного и дьявольского, «Венеры небесной» и «Венеры площадной» или «спасительницы» и «искусительницы». Женские образы романа, что также очевидно — эмблематические олицетворения этнически-интеллектуальных составляющих Праги («Чувственная и гордая Зденка выражает самое сильное — «славянское» начало города, Сюзанна — еврейское, Карла воплощает немецкий оккультизм, монашка Регина — мистическую сущность», пишет А. Тимошкин). Такого рода роман легко мог бы выродиться в схематичность, не надели Леппин своих героинь и героев жизненностью и неповторимыми чертами.
Хождение Северина порой не без оснований сравнивают с Венерой в мехах Л. фон Захера-Мазоха (к которой отсылает и имя героя, Северин, и вторая часть романа, где Северин становится рабом своей страсти к Миладе); Д. Хоффман и вовсе говорит о «прямом влиянии».
Рассматривался роман, наряду с великолепным Големом Майринка, вышедшим годом позже, и как «выражение кризиса культурной идентичности пражской немецкой общины, утратившей свое социокультурное господство» (Б. Мурнейн). И действительно, острая культурная и национальная борьба между чехами и немецким меньшинством, как и другие социальные, культурные и этнические противостояния Праги, завуалированно отразились в Хождении.
Здесь нелишне заметить, что Леппин был одним из тех немецкоязычных писателей, что выступали выступавших за сближение и мирное сосуществование чехов и немцев. Он переводил стихи с чешского, писал статьи о чешской литературе и искусстве для немецкой периодики, публиковался в модернистском чешском журнале Современное ревю и был хорошо знаком с его основателями А. Прохазкой и уже упоминавшимся И. Карасеком.
При желании можно — что и делалось — соотнести Хождение с развитой литературной традицией европейского фланерства, как и, разумеется, с традицией готической. Кстати говоря, критики и интерпретаторы сломали несколько копий, пытаясь установить, есть ли в «романе с привидениями» истинные призраки. Заметим, что хотя сверхъестественная сущность монашенки Регины, чье появление сопровождает запах тлена, на первый взгляд, не вызывает сомнений, ее можно счесть и мороком, созданным дьяволической Миладой, и — растеряв последние остатки воображения — обыкновенной галлюцинацией Северина. Поэтому иные толкователи с жаром доказывали, что речь идет о несуществующих фантомах, неотличимых для галлюцинанта от реальности, а то и нарративно-стилистическими структурах, которые «создают впечатление» фантастичности, но не подразумевают присутствие сверхъестественного.
Хождение иногда сравнивают с книгами о других «мертвых городах» наподобие Венеции или прославленного Ж. Роденбахом Брюгге. Это уподобление восходит к знаменитому пражскому критику, переводчику и эссеисту П. Айснеру, замечавшему, что Леппина «манила Прага призрачная, гибнущая, загнивающая, Прага-Брюгге». Весь роман пронизан мотивами умирающей или уходящей натуры. Тому есть объяснение: знакомая Северину и его создателю старая Прага пережила в конце XIX — начале ХХ века быструю модернизацию, население с 1850 по 1914 г. увеличилось вчетверо — отсюда столь часто упоминаемые в романе новые дома, фабрики, пригороды или почти полностью разрушенный еврейский квартал Старого города (которому Леппин посвятил примечательный рассказ «Призрак еврейского квартала»). «Немецкоязычная литература, — пишет Т. Влчек, — была отмечена мифом старой Праги, вероятно, еще более выраженно, чем культура чешская. Старая Прага была для нее ностальгическим воспоминанием об исчезающем тихом свете родного дома».
Безусловно, именно Прага и есть то главное действующее лицо, что стоит за героями-эмблемами Хождения Северина. Прага как «духовный ландшафт» (М. Митчелл), фантастическое и мистическое пространство пражского текста (а у Леппина были здесь и многочисленные предшественники от писателей XIX в. до Рильке, Карасека и других, и продолжатели). Прага как город яви и в то же время сна, город-лабиринт, город-тело — живое ли? мертвое? — гротексно сплетенное с коллективным телом его обитателей. Город-кукловод: как писал Майринк, «все существа, что объединил этот город с тайно бьющимся сердцем, — марионетки… Прага создает и, подобно кукловоду, заставляет двигаться своих жителей от первого их вздоха до последнего дыхания».
