Хождение к Студеному морю - [46]

Льдины с каждым часом все гуще. Чтобы избежать опасных столкновений с толстыми, многолетними льдинами, сухогруз пошел предельно осторожно, оставляя за собой пенную дорожку, быстро затягиваемую битым льдом. Но в конце концов «Арктика» все же оказалась обложенной со всех сторон льдами. На некоторых можно было разглядеть отпечатки медвежьих лап, очень похожих на человеческие следы.

Капитан не стал таранить. Наоборот, отходя немного назад, на самом малом ходу наезжал на льдины и, продавив несколько метров, давал задний ход. Этот маневр терпеливо повторялся десятки раз. Он позволил без ненужных перегрузок вырваться на относительно чистую воду. Вскоре нос, очистившись от краски, сиял обнажившейся сталью. Корнею нравилось, стоя на носу, наблюдать, как молодые льдины раскалываются, а старые притапливаются под тяжестью судна, а затем с шумом всплывают в потоках воды, иногда перевернувшись, и вместо верхней снежной поверхности показывают ноздреватую нижнюю.

Ближе к вечеру вновь появились айсберги, возвышавшиеся над водой метров на пятнадцать-двадцать (значит, под водой еще метров восемьдесят). Изумрудные, а иногда нежно-голубые, они словно светятся изнутри. Солнечные лучи, отражаясь от их граней, заставляли щуриться. В одном из них волны вымыли полупрозрачную полость, напоминающую зал со сквозными проходами. Небольшие айсберги – посланцы берегового припая, а покрупнее – обломки сползших с гор ледников. Эти зачастую с множеством грязных вкраплений камней, щебня, песка, собранных при сползании с гор в море.

На следующий день один из айсбергов удивил. Проплывая мимо него, люди увидели сквозь голубоватый скол бесформенное волосатое чудовище. Судя по размерам – мамонтенок либо носорог.

Усть-Янск

К Яне подошли 12 июня. Аккуратно маневрируя по черным, зигзагообразным разводьям, преодолели ледовые поля, собравшиеся у устья. Наконец из-за излучины показались радиомачта и труба котельной – Усть-Янск. Порт активно строился. Причал заставлен контейнерами, дощаными ящиками. В самом поселке, стоящем поодаль, много новых домов. Лежащие на палубе «Арктики» пачки с сосновым брусом предназначались для строительства новой больницы.

Капитан командовал: «Приготовиться к швартовке!», «Отдать носовой!», «Отдать кормовой», «Стоп машина!». Судно по инерции приближается к обвешанному покрышками бревенчатому причалу на сваях и мягко, можно сказать нежно, прижимается к нему.

Радость оттого, что так легко дошли до поселка и удачно пришвартовались, вскоре была омрачена предупреждением о смене ветра на северный. Чтобы успеть выйти в море до того, как льды запрут устье, к разгрузке подключилась и команда. Благо, круглые сутки светло. Переместив на пристань то, что находилось на палубе, открыли трюмы и стали на стропах поднимать ящики, мешки. Но как ни торопились, завершить разгрузку не успели.

С гидропоста сообщили, что устье забило паковым льдом. «Арктике» ничего не оставалось, как ждать южного отжимного ветра. Хорошо хоть успели до хлынувшего ливня задраить трюмы и закрыть брезентом пиломатериалы для Русского Устья.

Пользуясь вынужденной стоянкой, принялись заклепывать трещину на стыке стальных листов на носу.

С камбуза три раза в день призывно несся голос поварихи:

– Мальчики-и-и! Обе-е-да-ать!

Чуть позже:

– За добавкой по-о-дхо-оди!

Географ, даже если был сыт, подходил всегда и все старался заглянуть в глаза поварихи, словно хотел прочитать в них то тайное, что тянуло к ней. Ему казалось странным, что сама она такая бойкая, расторопная, а в глазах бездонная грусть.

Как-то, выждав момент, когда все разошлись, подошел к ней:

– Варенька, все хочу спросить, что вас, такую молодую и шуструю, так печалит?

– С чего вы взяли?

– Уж больно глазки у вас грустные.

– Одинокой березке есть о чем печалиться, – произнесла она тихо, продолжая мыть посуду.

Николай Александрович стал лихорадочно соображать, как продолжить разговор.

– Можно вам помочь?

– Хотите, помогайте. У меня много работы.

Быстро вдвоем управившись с делами, они вышли на палубу.

– Варя, вы из местных или приезжая?

– Это как посмотреть. Родилась в Великом Устюге, но с трех лет живу в Певеке. Родители по набору приехали. Так что считаю себя местной. А вы?

– А я самый что ни на есть здешний – усть-янский. И капитан наш отсюда. – Сделав паузу, с гордостью добавил: – Он мой ученик!

– Так вы учитель?

– Когда-то был. Преподавал географию. Потом все по экспедициям.

– Отчего так?

– На уроке сказал, что Колчак внес огромный вклад в исследование Арктики… Между прочим в Певеке я не раз бывал. Хороший поселок.

– Может, и в нашу столовку заходили, – оживилась Варя. – Я там раздатчицей работала, а муж такелажником в порту. Когда он погиб, уехала на Большую Землю. Помыкалась, помыкалась и обратно. Север он такой: берет половинку твоего сердца и прячет в своих ледниках. И, где бы ты ни оказался, он все равно тянет к себе.

– Вы правы, Северу вроде нечем человека привлечь, тем не менее как-то удерживает, не отпускает… Варя, а вы в курсе, что ваш Устюг подарил России удивительного подвижника Заполярья – купца-морехода Никиту Шалаурова? Это он описал побережье от Усть-Янска до Шелагского мыса, открыл уникальную Чаунскую губу. К сожалению, его судно раздавило льдами и все погибли. В 1792 году нашли зимовье, покрытое парусами, а в нем их останки.