«…Хоть раз напишу тебе правду». Письма солдат вермахта из сталинградского окружения - [6]

Если до ноября 1942 г. содержание писем немецких солдат из Сталинграда мало отличалось от писем с других участков фронта, то с началом советского контрнаступления тональность корреспонденции существенно меняется. Когда положение на фронте становилось все серьезнее, появилась трезвая оценка противника — как советские солдаты сражаются, каковы техника, вооружение, обмундирование. Встречаются выражения: «русский — храбрый», «ожесточенный», он «защищается». Все письма содержат, казалось бы, незначительные факты — описание погоды, ожидание почты, воспоминания о жизни дома, вопросы к родным, надежду на отпуск, сетования на болезни, завшивленность, голод, чувство одиночества и, как последнюю надежду, упование на Бога, который прекратит их страдания…

В письмах нет прямых рефлексий по поводу политики нацистского командования, нет попыток анализа причин сложившегося положения. Солдаты знали о цензуре и зачастую не рисковали сообщать об истинном положении вещей. Но само описание ежедневного пайка, навязчивое желание получить в посылке от родных мармелад, сладости, прямые слова об интенсивности наступления советских войск — все это показывает, что солдаты намного меньше оглядывались на цензуру, представляя себя, однако, не виновниками войны, но жертвами обстоятельств. Из писем исчезает упоминание о русских как о противнике, образ врага постепенно вытесняется из сознания, замещается мыслями о бессмысленности существования, нахождения в чужой стране, куда их привела нацистская диктатура.

Мысли о возможной альтернативе, робкие раздумья можно «уловить» в некоторых письмах. Безусловно, в них нельзя найти прямого призыва «долой Гитлера». Но размышления солдата, сравнение его положения в разные периоды войны, на разных театрах военных действий, его изменившееся восприятие призывов власти можно обнаружить. Вот строки из дневника: «Слушал речь Гитлера. Штопал носки». «Кто не слышал “органа”[4] и не стоял под его огнем, тот не знает России», — пишет ефрейтор Вилли Шульц 13 ноября 1942 г. «Каждый день мы задаем себе вопрос: где же наши спасители, когда наступит час избавления, когда же? Не погубит ли нас до того времени русский?» (из письма гаупт-вахмистра Пауля Мюллера жене 31 декабря 1942 г.).

Практически в каждом письме перед Рождеством и до самого конца солдаты пишут о посылках, которых никак не дождутся, составляют целые списки того, что бы они хотели получить, и тут же с точностью до грамма перечисляют, что ели в последний раз: конина, сухой хлеб, ничего… В январских письмах 1943 г. уже вопль о помощи: «Часто задаешь себе вопрос: к чему все эти страдания, не сошло ли человечество с ума? Но размышлять об этом не следует, иначе в голову приходят странные мысли, которые не должны были бы появляться у немца»; «Если мы выберемся из этой преисподней, мы начнем жизнь сначала»; «Хоть раз напишу тебе правду»…

Даже один и тот же автор (он назван только по имени: Ганс) по-разному пишет двум адресатам — сестре Лотти и любимой Габриеле. Письма датированы 19 января 1943 г. От возлюбленной он ждет писем, и его настроение трагично: «Если бы у меня не было тебя, я бы давно потерял надежду, стал бы во всем сомневаться. Мысли о тебе поддерживают меня. Но этому нет конца, ты не представляешь, я сыт по горло. Все предчувствуют конец, не только я. Но ни один не может этого сказать»^{35}. Ганс обращается к Габриеле: «Я не могу об этом написать своей сестре и нанести раны ее сердцу. Она и так все достаточно тяжело переносит. Но ты принадлежишь мне, и мы должны переносить эти горести совместно и говорить о них друг другу. Мы все еще в котле, и о том, что здесь происходит, ты знаешь из военных сообщений». Письмо сестре короче и посвящено ожиданию почты.

За время боев под Сталинградом и в самом городе солдаты вермахта в полной мере узнали силу сопротивления советских воинов, по достоинству оценили их мужество и воинское мастерство. В письмах родным и знакомым немецкие солдаты, несмотря на жестокую цензуру, откровенно сообщали о том, какая драма разыгралась на улицах и площадях разрушенного, но не сломленного города.

После того как замкнулось кольцо окружения, германское командование призывало солдат 6-й армии «напрячь все силы», «выполнить приказ фюрера». Оно сулило им «скорую победу и желанный отдых». В некоторых письмах все еще звучали слова надежды и самоуспокоения. Обер-ефрейтор Франц Пальтер писал 20 января 1943 г. (до капитуляции оставалась неделя) своим родным: «Дорогие! Нахожусь на старом месте, все еще здоров, бодр и доволен, надеюсь на то, что котел, в котором мы оказались, по слухам, все еще открыт. Тогда — ура! Это — снабжение и боеприпасы. Надеюсь, что это правда, что в будущем наши условия улучшатся». Ефрейтор Вернер Хойман писал родителям: «Мои дорогие родители. Судя по распространенным различным лозунгам, наше положение нельзя назвать неблагоприятным. Будем же надеяться на лучшее и молиться о счастливом конце». Но это объяснимое с психологической точки зрения желание самых сильных духом людей не «потерять лицо» перед родными. Они часто заканчивали письма уверениями в том, что увидятся живыми и здоровыми, уповали на судьбу, Бога, искали защиты у матерей, к которым они обращались с такими проникновенными словами, какие никогда не произносили в прежнем, устоявшемся, упорядоченном мире своего дома. Осознание того, что они брошены на произвол судьбы, не влияют на ход событий, не проявляют инициативы и ждут избавления извне, порождало иллюзию надежды буквально на сверхъестественные силы.