Хосе Рисаль - [98]

Так начинается явно спровоцированная иезуитами знаменитая переписка Рисаля с Пастельсом, в которой Рисаль наиболее полно излагает свои философско-религиозные воззрения. С каждой стороны будет послано четыре длиннейших письма, и каждое из них представляет целый трактат по богословию и философии.

К этому времени взгляды Рисаля на религию вполне устоялись. Ученик иезуитов отверг религию как основу нравственности и открыто заявил, что отворачивается от католического бога. Его взгляды на религию в отличие от политических взглядов характеризуются последовательностью, здесь нет двойственности, нет компромиссов. И к тому времени, когда Пабло Пастельс вкупе с Франсиско де Паула Санчесом берется за иезуитскую обработку Рисаля, у последнего столь четкие воззрения на веру, что поколебать их невозможно.

Разумеется, иезуиты действуют куда более ловко, чем монахи, других орденов. Если августинец Хосе Родригес писал, что романы Рисаля «написаны ногой», то иезуит Пастельс, напротив, всячески восхваляет талант Рисаля, сокрушаясь в то же время о его заблуждениях: «Я восхищаюсь блестящими проявлениями твоего гения и прекрасными фразами, столь естественно стекающими с твоего отточенного пера; и в то же время не могу не воскликнуть: «О, как жаль, что молодой человек столь выдающихся способностей не расточает своего таланта для защиты более достойного дела!» Как видим, по красотам стиля Пастельс не отстает от мастеров испанской и филиппинской элоквенции; вообще же его письма написаны в том смиренно-высокомерном тоне, которым мастерски владеют иезуиты.

Рисаль отвечает почтительно, но твердо, не уступая под напором латинских цитат, и только напоминает своему оппоненту, что он-то лишен возможности заглянуть в книги и вынужден полагаться на себя, а не на авторитеты. Но авторитет все же есть, хотя Рисаль и не называет его. Это Вольтер, труды которого Рисаль изучил досконально. Спор разгорается вокруг нескольких вопросов: о бытии бога, о божественности Иисуса Христа, о сути откровения, о непогрешимости католической религии. По вечерам удачливый бизнесмен превращается в философа и при свете лампы пишет длинные послания.

Признавая бытие бога, Рисаль отказывается признать монополию католицизма на его истолкование. «Кто, рассуждая здраво, может назвать себя подлинным выразителем этого Света (то есть божества. — И. П.) на нашей маленькой планете? Все религии утверждают, что они обладают истиной». И еще: «Я твердо уверен в существовании создателя, ибо так говорит мне разум и необходимость, а не вера». Рисаль и раньше утверждал, что верит в бога, утверждает он это и сейчас: «Как я могу сомневаться в его существовании, если я уверен в своем? Признать следствие — значит признать причину. Сомневаться в бытии бога — значит сомневаться в своем существовании, сомневаться в своем сознании, а сомневаться в своем сознании — значит сомневаться во всем, а в таком случае какова же цель жизни?» Современные филиппинские клерикалы с большой охотой цитируют эти слова Рисаля, забывая указать, что первое предложение есть, в сущности, раскавыченная цитата из Вольтера, а дальнейшее рассуждение повторяет ход известной мысли Вольтера: «Я существую, следовательно, нечто существует. Если нечто существует, то нечто должно было существовать в вечности, ибо то, что есть, есть само по себе или получило свое бытие от другого. Если оно есть само по себе, оно существует необходимо, оно всегда было необходимо, оно и есть бог; если же оно получило свое бытие от другого, а это от третьего, то последнее, от чего все они получили бытие, должно быть богом».

У Рисаля, как и у Вольтера, бог есть логическое звено рассуждений, он — от логики, не от веры, он — геометр, а не бог откровения. Рисаль сохраняет веру в существование бога (точнее, допускает его как необходимое звено рассуждений), но отодвигает его в туманную даль первопричин, фактически не допуская его вмешательства в дела им же созданного мира. Конечно, отсюда еще неблизко до подлинно научной картины мира, но не следует забывать, что Рисаль — порождение определенной страны и определенной культуры, в рамках которых провозглашение подобных взглядов есть гигантский шаг вперед на пути высвобождения разума от гнета церковных догматов.

Что до попыток представить себе бога, то Рисаль резонно замечает, что каждый представляет его себе в меру собственного воображения, присовокупив известную со времен античности мысль, что, «если бы бык мог представить себе бога, он вообразил бы его с рогами, громко мычащим». Всякий добрый католик просто проклял бы автора подобных сентенций, но иезуита Пастельса пронять нелегко. Он пишет в ответ, что бог создал человека, а не наоборот, и может общаться с ним: «Он, создавший глаза, и не видит? Он, создавший уши, и не слышит?», на что Рисаль, подхватив декламационный стиль Пастельса, отвечает от имени все того же быка: «Он, создавший рога, и не бодается?»

Итак, бог Рисаля таков, что сказать о нем, в сущности, нечего. Человеку он предстает как нечто безликое, стоящее за предметами и явлениями мира, в которых он только угадывается. На место живого любящего бога ставится, как говорят католические теологи, унылый рок.