Хосе Рисаль - [68]

Его публицистические произведения встречают восторженный прием у эмигрантов и у всех филиппинцев. Они дают ответы на самые животрепещущие вопросы. Это не только отклик на злобу дня, но и хорошая литература. Особенно это касается двух памфлетов: «Видение брата Родригеса» и «По телефону». Первый памфлет пишется в защиту «Злокачественной опухоли», и здесь Рисаль поднимается до высот вольтеровской антикатолической сатиры. Брат Родригес написал восемь памфлетов против романа Рисаля и стал продавать их по сентаво за штуку и по пять песо за тысячу. Несостоятельность критики романа Рисаля благочестивым августинцем очевидна, не придает ей большого значения я сам автор романа. В одном из писем он делится такими мыслями: «Теперь о книжонках брага Родригеса. Говоря откровенно, они у меня вызвали хохот… Думаю, впредь нам нужно отвечать на подобные творения, не иначе как предваряя их поучительными и наставительными словами в простой и увлекательной форме, постоянно рекомендуя чтение сочинений монаха Родригеса, дабы публика ознакомилась с его большим талантом». Таков замысел памфлета — «в простой и увлекательной форме» рассказать о проделках брата Родригеса, августинцев и вообще всех монахов.

Памфлет начинается так: «Как-то вечером, развалясь в удобном кресле, довольный самим собой и только что выкушанным ужином, брат Родригес погрузился в приятные размышления о денежках, которые он с помощью своих книжонок выудил из карманов филиппинцев». Вдруг в комнате неизвестно откуда появляется старичок, оказавшийся самим блаженным Августином, основателем ордена августинцев. «Страшный епископ… обрушил удары на голову монаха, полагая, что это наиболее чувствительное место; однако, как назло, голова брата Родригеса была довольно твердой, и посох сломался». Блаженный Августин сообщает монаху причину своего гнева, на небесах основатели других орденов — святой Франциск, святой Домеиик, Игнатий Лойола — издеваются над Августином: «Друг мой, — сказал Франциск, он же Джованни Бернардоне, — если богу будет угодно вернуть меня на землю, чтобы проповедовать, как прежде, скотам и птицам, я буду проповедовать в твоих монастырях». Апостол Петр поступает еще хуже: он пропускает в рай филиппинца с книжонками брата Родригеса, «и что тут поднялось!».

Сам господь призывает Августина, велит ему спуститься на землю и сказать членам его ордена: «Я не хочу, чтобы от моего имени они использовали нищету и невежество своих братьев, не хочу, чтобы от моего имени они сковывали ум и мысль, которые я создал свободными». Августин долго раздумывает, как ему наказать брата Родригеса, и наконец решает: «Я приговариваю тебя на всю жизнь к тому, чтобы ты писал и говорил глупости, чтобы публика смеялась над тобой, — ведь то, что ты говоришь, годится только для этого. А в судный день ты будешь наказан по заслугам». — «Аминь!» — ответил брат Хосе Родригес.

После этого видение исчезло, свет лампы снова стал желтым, легкий аромат рассеялся, и на следующий день брат Родригес писал е еще большим усердием еще большие глупости.

— Аминь!»

Та же издевка над монахами, но на сей раз без обращения к священным текстам, сквозит и в памфлете «По телефону», где высмеивается другой хулитель романа Рисаля, Сальвадор Фонт, прозрачно переименованный в Сальвадорсито Тонта (что означает «Сальвадоришка Дурак»). Это тот самый Фонт, который дал официальное заключение о «Злокачественной опухоли», назвав ее «позорным пасквилем, полным грубейших ошибок и клеветы». Рисаль не прощает таких отзывов. Памфлет построен в виде телефонного разговора Тонта, находящегося в Мадриде, со своим манильским начальством, «причем столь совершенным был телефон, что была слышна даже тишина, царившая в трапезных, и по чавканью можно было установить, что самый обжорливый из монахов не ел больше пяти раз в день». Обжорство монахов — вечнозеленая тема для протестантов (вспомним Шарля де Костера) и всех вольнодумцев. Вдоволь натешившись над монахами, Рисаль в конце памфлета предрекает, что их власть («страдания», как иронически пишет Рисаль) кончится, как только они убедятся, что правительство на стороне их врагов. Здесь — пусть неуверенно — вновь проскальзывает нотка надежды на проведение реформ, нотка, которая все реже звучит в произведениях Рисаля после посещения им родины в 1887–1888 годах.

Памфлеты не предназначаются для эмигрантов: их печатают в Барселоне на листах того же размера и под той же обложкой, что и памфлеты брата Родригеса, потом пересылают в Манилу и там вручают прихожанам под видом писаний благочестивого августинца. Это уже серьезно, и по доносу одного из участников движения пропаганды полиция производит обыск на квартире друга Рисаля Мариано Понсе. Часть тиража конфискована. Испанская реакционная печать немедленно поднимает кампанию против подрывного «филиппинского центра» в Барселоне, который якобы имеет целью оторвать Филиппины от «матери-родины», то есть Испании. Возмущение эмигрантов и протесты либеральной прессы приводят к прекращению дела, но это серьезное предупреждение.

Памфлеты пользуются колоссальным успехом. Но все же они не очень близки к непосредственной жизни эмигрантов, которая течет своим порядком. Как ни велико объединяющее влияние Рисаля, оно не в силах предотвратить раскол эмигрантской интеллигенции на два крыла — умеренное и радикальное. Рисаль всячески старается предупредить раскол, зовет к сплочению, но дело продвигается с трудом. В это время в Испании создается смешанная «Испано-филиппинская ассоциация», во главе которой становится Мигель Морайта, либерал, масон, друг филиппинцев и лично Рисаля. Многие филиппинцы весьма прохладно относятся к ассоциации: они опасаются, что руководство в ней захватят испанцы. Валентин Вентура пишет Рисалю, что им не следует присоединяться к ассоциации, «потому что многие ее члены — кастилас (испанцы. —