Хосе Рисаль - [12]

Судя по записям и по позднейшим воспоминаниям, Рисаль считает время учебы у иезуитов самым счастливым временем своей жизни. Этому способствует и увлечение поэзией, которому Рисаль отдается беззаветно. Он уже написал стихотворение «Моим сверстникам». Оно было создано по всем правилам тагальского стихосложения. Теперь, учась в Атенео, он сознательно отказывается от канонов народно-поэтического творчества и пробует свои силы в поэзии на испанском языке, по строгим канонам сложной и непривычной для него испанской поэтики. Но образная система народной поэзии уже проникла в его душу, оказала влияние на его поэтическое «я», и устранить это влияние невозможно. Тем не менее Рисаль ставит перед собой именно такую задачу.

У него, как и у многих других илюстрадо, появляется стремление стать неотличимым от чистокровных испанцев, доказать, что филиппинцы ни в чем им не уступают. Здесь еще нет и речи о равноправии двух культур — испанской и филиппинской, о праве последней на существование. Задачу видят не в том, чтобы развивать исконную поэтическую традицию, а в том, чтобы сравняться с колонизатором на его «литературной территории». Такое умонастроение было достаточно типичным: для поднимающейся интеллигенции колониальных стран. Лишь много лет спустя Рисаль — первым на Филиппинах — поймет: задача состоит не в том, чтобы доказать свою неотличимость от колонизаторов, а в том, чтобы утвердить свою самостоятельность, самобытность.

А пока талантливый ученик иезуитов пробует свои силы в испанской поэзии. Это вовсе не просто: мало научиться рифмовать стихи, соблюдать размер по испанским правилам, надо проникнуть в «душу» испанской поэзии, освоить богатейшую литературную традицию, понять ее поэтическую прелесть и научиться выражать эту прелесть самому.

В этом Рисалю помогает опытный наставник — иезуит Франсиско де Паула Санчес, хотя ему всего 26 лет[6]. Рисаль отзывается о нем с неизменным уважением: «Наш наставник был образцом честного и сердечного отношения к делу, и больше всего его радовали успехи учеников. Благодаря его рвению я, едва лепетавший самые простые фразы на испанском, через короткое время уже успешно писал на нем». Санчес особенно поощряет увлечение Рисаля поэзией, искусно направляя его перо.

Однако Санчес остается достойным иезуитом и определяет тематику стихотворных упражнений Рисаля, исходя из потребностей религиозного воспитания. Поэтому первые стихотворные опыты Рисаля относятся к жанру, который издавна сложился в Испании и назывался «ангелическая поэзия», то есть поэзия на религиозные темы: прославление Христа, девы Марии, святых католической церкви.

Но «хороший католик — непременно хороший испанец, а хороший испанец — непременно хороший католик», наставляет его падре Санчес. Раз ты хороший католик, докажи, что ты и хороший испанец. И Рисаль послушно прославляет в стихах величие Испании, эпоху реконкисты, открытие Америки, подвиг Магеллана… Этому последнему Рисаль посвящает стихотворение «Отплытие. Гимн флоту Магеллана» и пишет о нем и обо всех испанцах восторженно: «Нашей Испании /Возлюбленные дети, / Храбрые солдаты / Отчего дома! / / Увенчайте славой / Нашу Испанию / В плавании / В неведомых морях!» Обратим внимание на неоднократно встречающиеся слова «Наша Испания» — Рисаль считает ее своей страной, гордится причастностью к великому свершению — первому кругосветному путешествию, причем это гордость за причастность не к «открываемым» (филиппинцам), а к «открывателям» (испанцам).

Конечно, отроческие и юношеские стихотворения Рисаля еще грешат ученичеством, в них сказывается некоторая натянутость, вычурность, искусственность: он старательно копирует античные и испанские образцы. Но кое-где в них уже проступают окрепшие позднее особенности его стиля: нежность, изящество, тщательность отделки, убедительность и жизненность. Переход на испанский язык не означал окончательного разрыва с родной традицией: Рисаль закладывает основы испаноязычной филиппинской поэзии. Филиппинская подоснова еще не вполне проявляется в отроческих и юношеских стихах, но ведь и сам он пока еще не вполне сложился как поэт.

Франсиско де Паула Санчес поощряет увлечение Рисаля поэзией. Но не все отцы-иезуиты столь дальновидны. «Падре Вилаклара, — пишет Рисаль, — потребовал, чтобы я покинул общество муз и окончательно распростился с ними… Но в свободное время я продолжал говорить на прекрасном языке Олимпа и совершенствовал его под руководством отца Санчеса. Общество муз столь приятно, что, вкусив его сладость, я не мог себе представить, как юное сердце может покинуть его. «Что из того, — говорил я себе, — что бедность — непременно спутница муз? Есть ли что-нибудь прекраснее поэзии и страшнее сердец, окаменевших в прозаической повседневности?» Вот как я думал тогда!»

Правда, не одна поэзия увлекает Рисаля. «Бесстрастная, суровая философия, проникающая в суть вещей, — пишет Рисаль, — тоже привлекала меня — неповторимо прекрасная, играющая чудесами природы, дышащая величием и нежностью». И еще физика, «приподнимающая вуаль, покрывающую столь многое, открыла мне величественную сцену, на которой идет божественная драма жизни». Заметим, что о «бесстрастной и суровой философии» и физике Рисаль пишет как поэт.