Хорошо живу - [29]

Была такая жара, хоть уж и к осени дело — август! С неба от солнца знойно, от пруда прохладно; и тихо-тихо, так, что слышно, как стрекозы шелестят своими слюдяными крылышками… Хорошо!

«До чего же хорошо тогда было!»

Черт его знает, как это получается: даже день с Борькиным несчастьем казался теперь старику счастливым, ярким.

Обратно он нес сына на кошлах до самой деревни: в Выселках ударили в рельс — обед.

«Хм… Вот его-то и нес, — подумал старик, глядя, как сын его, плечистый и плотный мужчина, шагает тяжеловатой поступью впереди. — Ишь, вымахал мужичище! И так и этак посмотреть — солидный человек. А заметинка осталась. Тут ничего не поделаешь».

И еще промелькнуло в голове старика:

«Вот на этом поле, куда ко мне Борька прибежал… Ну да, именно здесь. Только не лен, а скирды клеверные стояли в тот год, когда у меня с Анной случилось… Возле леса в низинке и по клеверищу мы лошадей перевязывали… А знает ли Борис всю эту историю? Говорила ли ему Варвара?.. Говорила или нет?..»

Ни разу не было у него с сыном такого разговора. То есть не то что на эту, но и на близкую тему. Хотя именно тогда, когда Варвара ходила в слезах, Борис приезжал из города домой, приезжал по Варвариному письму, и они с матерью много о чем-то шушукались.

«А что, если спросить, знает ли?.. Нет, боязно. Да и ни к чему. Вот еще выдумал! Конечно, ни к чему!»

И последняя мысль, как искра от костра, промелькнула, уже отгоняемая стариком:

«А знает ли Борис, что Анна в Кузярине живет?.. Знает — не знает, что ему за дело! Не спросил я у Маши, как она там. Жива ли, здорова ли…»

— Между прочим ты оказалась права, — говорил Борис Евгеньевич жене. — Марина Владимировна очень обиделась на местком и, говорят, хочет переходить в другую школу.

— Ну, ничего еще точно не известно, — возразила та. — У Марины Владимировны наша школа под боком. Ее дом напротив, окна в одна. А перейди она в другую — на работу придется на автобусе ездить.

— Я не знаю, как мне, директору, в этой ситуации и поступать. С одной стороны, при ней наш кабинет биологии — один из лучших в городе. На последней конференции так и сказали. А с другой стороны, не очень-то она права в этой конфликтной ситуации.

— Марина Владимировна прекрасный биолог! — вмешался Андрей. — Ее все любят. Тебе, папа, надо за нее заступиться, раз ты директор.

— Ладно, помолчи, тебя не касается, — одернул отец.

— Андрюша, ты должен понимать, что такое такт. Дай родителям поговорить, — это мать ему с укором. — Нельзя же так!

Андрей строптиво мотнул головой и приотстал.

— Теперь вот о чем я, Наташа, хочу тебя попросить. Сейчас в городе работает комиссия из Москвы. Ну, ты знаешь, которая занимается проблемой трудновоспитуемых. На днях они придут в нашу школу. Как бы Марина Владимировна не вздумала привлечь членов комиссии в качестве арбитров в ее споре с месткомом. Этого нельзя делать. У людей свое дело, а мы к ним со своей сварой. Некрасиво получится.

— А я что?

— Ты могла бы с ней осторожно поговорить. Мне-то неудобно.

Говоря это, он ласково трогал жену за локоть, и старик нечаянно поймал момент, когда она ответила на его ласку, пожала мужнину руку.

Он отвернулся. «Хорошо живут Борис с Наташей… Под пару ему жена. Это много значит. Семья для человека все: и радость, и слезы. Борьке повезло».

— Не знаю, Борис. Как это я… С чего вдруг! Довольно деликатное дело.

— Что за «не знаю»! Ты все-таки с ней в хороших отношениях, даже, можно сказать, в душевных. Я потому тебя и прошу, что дело тут тонкое. Дипломатия сплошная.

— Ты тоже с ней в хороших отношениях.

— Я само собой. Но тебе она как-то ближе, чем мне. Вы — женщины.

— Я попробую, ладно.

До того заговорились, что невестка нечаянно ступила в борозду, в воду. Хорошо, что была в сапожках, а то, пожалуй, изохалась бы.

— Дед, ну мы скоро дойдем? — уже не в первый раз спрашивал самый нетерпеливый из всех — Витя.

— Скоро. Видишь, вон там поле кончается и начинается лес.

— Уж и лес! Это лесок. Лесишко.

— Реликтовый бор, — бросил Андрей.

Вот пойми, что он сказал. Бор — это понятно. А другое слово какое? Что оно обозначает?

«Я и говорю: половина слов русских, половина неизвестно каких».

— Дед, ну а что там вообще? — спрашивал Витя. — Красивое место, да? Почему ты именно туда нас ведешь?

— Почему, почему! Иди знай.

— Деревья там красивые, да?

— Ах, какой ты… Нету деревьев. Кусты растут.

— А вот и здесь кусты. Там и еще что-нибудь есть?

— Нету ничего особого. Кусты, и все.

— Зачем же мы идем?

— Настоящий ты аллигатор. Иди знай и помалкивай. Присмотришься — понравится. Рассмотреть надо сначала, а потом спрашивать. Понимаешь или нет?

— Ну, дед. Ты что-то скрываешь. Скажи заранее, что мы там увидим.

— Что ты пристаешь со своими расспросами!

— Ты какой-то секрет там спрятал?

— Никакого секрета, — ворчал старик, отнюдь не сердясь на внука. — А может, и есть, да откуда я знаю, что ты увидишь и что нет?

Говоря это, он больше обращался ко взрослым, чем к нему. Пожалуй, только сейчас пришло к нему первое сомнение: а понравится ли там этим горожанам? Они какие-то особенные, непонятные.

Разговаривая со внуком, он испытывал некоторое беспокойство, хотел как-то предупредить их возможное разочарование.