Хорошо живу - [30]

— Ты, Витька, можешь всю жизнь прожить и ничего не увидеть. Проедешь, как на поезде. Все зависит от тебя. А ты остановись, приглядись. Вишь, солнышко как светит, жаворонки, слышь, поют. Чего тебе еще надо?

— Жаворонки светят, солнышки поют, ну и что?

— Как что? Вот бестолковый парень. Ты же гуляешь, ты не просто идешь. Весна кругом, любуйся. За этим мы и идем. Чего тебе еще надо?

— Дыши глубже, — посоветовал своему меньшому брату Андрей. — Этот воздух из одного кислорода состоит.

— Витя, оставь дедушку в покое, — вмешалась невестка. — Что ты как банный лист!

— Андрей, а почему он так называется — кислород? Разве он кислый?

— Не валяй дурака. Вот дам по затылку, и будет тебе кисло. Уловил?

— Придем — у меня там полянка, — стал объяснять старик, опять-таки адресуясь не столько к Вите, сколько к старшим членам семьи. — Сядем, грудок разведем. Знаешь, как сейчас хорошо у грудочка посидеть!

— Грудок — это костер, что ли?

— А что же еще? Дымком запахнет. Огонь веселый такой. Дров там много, и они сухие. Послушаем, как они потрескивают, как птицы поют кругом. Что ты! Это ж такое удовольствие, за которым и десять верст пешком пойдешь.

Невестка снисходительно улыбалась, и было в ее улыбке что-то еще такое, что немножко задевало старика. Она как бы смирилась с тем, что вот надо идти прогуляться, и шла, лишь бы не получилось неприятности чудаку свекру. Как будто он их приневолил!

«Они обо мне судят так: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, — подумал он, ревниво следя и за невесткой, и за сыном. — Не своей охотой идут, нет. Просто из уважения ко мне. И что за народ! Никак их не расшевелишь. Ничего, вот расчухают, благодарить будут. В следующий раз сами меня потащат».

Они дошли до угла поля, где их канава упиралась в гряду кустов. И уже отсюда беглый взгляд старика уловил непонятную перемену, какую-то непохожесть на прежнее. Он еще не осознал ее, только отметил машинально: что-то тут не то, что-то изменилось. Но пока не придал этому значения.

Семья стала перебираться через дорогу, взрытую гусеницами тракторов, со взметанной глинистой грязью, с длинными желтыми лужами. И опять старик отметил, что раньше дорога здесь имела совсем иной вид. Были лужи, была и грязь, но не столько. А теперь будто танковая колонна прошла.

Гуськом, ступая след в след, семья перешла и эту полосу препятствий. Дальше старик пошел впереди, остальные двинулись за ним довольно нерешительно. Они пересекли узкую гряду кустов, дальше начиналась пашня. И здесь старик остановился. Взгляд его выразил недоумение: раньше отсюда к речке Веряжке шла другая канава, а вдоль нее — клин целинной земли, заросшей кустами и деревьями. Вот в этом-то перелеске и была излюбленная стариком полянка. Теперь не было ничего: ни полянки, ни кустов, ни самой канавы. До самой Веряжки простиралось ровное свежевспаханное поле.

— Ты чего остановился, дед? — громко спросил Витя. — Заблудился, да? В трех кустах, да?

Теперь уже вся семья стояла рядом со стариком и каждый оглядывался на него, вопрошая глазами, куда им теперь идти.

— Здесь, — недоуменно произнес он, показывая на пашню. — Здесь и был мой лесок.

— Может, мы не туда пришли? — спросил Витя.

— Не в ту степь, — добавил Андрей.

— Ну как же! Вот здесь мой лесок, — пробормотал старик, виновато моргая глазами. — Был… Куда ж он делся?

— Убежал, — сказал Витя и засмеялся. — Дед, он убежал, да? Или испарился?

— Погоди ты, погоди.

Старик стоял с растерянным видом. Все было то же: и овражек за полем, в котором текла Веряжка, и край косогора, за речкой, и тропинка по-над косогором убегает в осиновую рощицу, — а лесистой гривки, которую старик облюбовал в минувшие дни, не было. Она исчезла, как наваждение!

«Прям колдовство какое-то. С ума спятил старик», — подумал о себе Евгений Евгеньич. Он даже усомнился: да полно! Было ли все то, что он видел и вчера, и позавчера?! Может, это ему пригрезилось? Всякое может быть с человеком, особенно если человеку седьмой десяток лет.

Между тем Борис Евгеньевич бодро огляделся вправо, влево и сообразил, в чем дело.

— Вон твой лесок, отец, — сказал он, усмехаясь и указывая рукой на огромные кучи валежника в стороне от них, на межнике.

— Это как же…

— Срыли его бульдозером, да и место это запахали. Всего и делов.

Старик некоторое время смотрел на груду земли, камней и искореженного хвороста, в которой торчали в разные стороны и целые деревья корнями вверх, — все это валом лежало на межнике.

— Да, — сказал он упавшим голосом. — Гляди ты!.. Верно. Чисто сделали, чисто. Словно корова языком… Или косой скосили.

Только желтоватая полоса неудобренной пашни на месте бывшего леса выдавала, что здесь когда-то было не поле, а что-то иное.

— Да ладно тебе, отец, — сказал Борис Евгеньевич, заметив расстроенное выражение его лица.

— Чего уж ладно-то…

— Мы славно прогулялись, подышали свежим воздухом, все довольны. Главная цель достигнута. Чего нам еще надо? Теперь можно и назад.

Невестка уже тронулась в обратный путь, сказав удовлетворенным, успокоенным голосом:

— Телевизор включим, «Клуб кинопутешествий» скоро.

— Да, пойдемте, — сказал и Андрей, рассеянно оглядевшись. — Приобщились к природе, и довольно. Хорошего помаленьку.