Хорошо посидели! - [127]

Ситкин, участник Великой Отечественной войны, находился в наших войсках, вступивших в Германию. Запомнились слова из частушки, высмеивавшей так называемых «трофейщиков». Из числа рядовых солдат, разумеется. Самым популярным и массовым трофеем были, как известно, «загормоничные» радиоприемники, невиданного у нас качества. Ситкин исполнял, вероятно, эту частушку еще во фронтовой бригаде артистов:

Я в деревне Дунькино

Поставлю «Телефунькена»,

И пусть играет радиво

На весь район!

Григорий Иванович отсидел в лагере по пятьдесят восьмой статье весь свой срок, кажется, восьмилетний. По установившейся традиции, я по просьбе Ситкина написал на день его освобождения стишок. Он сохранился в моей тогдашней лагерной тетрадке:

Григорь Иваныч! В день счастливый —

Желаем счастья, дорогой!

Не забывай, пиши нам «ксивы»,

Но сам обратно — ни ногой!

Звонок в звонок, без актировок

Ты беззачетно пробыл тут.

Зато как много поллитровок

Тебе друзья твои зачтут!.

А ты, попав опять на запад,

Иль в жарких южных поясах,

Припомни местной водки запах,

И нас, живущих здесь, в лесах.

Настанет — поздно или рано —

Такая мудрая пора,

Чтоб водку дома, из-под крана,

Ты, сколько сможешь, пил с утра.

Чтоб алкогольные напитки

Из каждой капали дыры.

Уж ты, Григорь Иваныч Ситкин,

Будь добр — живи до той поры!

Григорию Ивановичу стихотворение понравилось. На гротескное преувеличение его алкогольных подвигов он нисколько не обиделся и увез на волю текст этого стишка вместе с моим ленинградским адресом. Через несколько лет после возвращения домой я получил от Григория Ивановича очень теплое письмо, из которого узнал, что он живет в родном Саранске и снова играет в своем театре.

Став начальником КВЧ нашего лагпункта, капитан Носова начала подбирать из числа заключенных нового заведующего клубом. Ее выбор довольно скоро пал на меня. Во-первых, работая пожарным, я одновременно уже выполнял работу в КВЧ: «заведовал» библиотекой лагпункта, составил каталог находившихся в ней книг. Было их, надо сказать, совсем немало. Каждый заключенный, получавший книги из дома по почте или на свиданиях с родными, обычно по прочтении отдавал их в библиотеку. Каждый день в определенное время я выдавал книги читателям. Библиотека помещалась в культпросветкабинете, расположенном в помещении 4-го барака, что стоял напротив конторы лагпункта. Там же на столах лежали подшивки газет. По стенам были развешаны плакаты и лозунги. Словом, это был типичный красный уголок. Начальник КВЧ постоянно бывала в этом кабинете. Из моего лагерного дела, хранившегося, как и все подобные дела, в спецотделе лагпункта, она знала, что я до ареста был старшим библиографом Публичной библиотеки. Для нее, интеллигентного человека из провинции, само название этой библиотеки имело, несомненно, некоторый особенный смысл. Кроме того, я был кандидатом наук, что для того времени, тем более для представителей гуманитарных профессий, было крайне редким. На нашем лагпункте был, правда, еще один кандидат — филолог.

Как, однако, выяснилось позднее, выбор Мамы Саши пал на меня главным образом потому, что меня настойчиво рекомендовали ей постоянные активисты концертной и клубной деятельности нашего лагпункта — Бузаев, Бадиков, Магалиф и другие.

Поначалу я решительно отказывался от предлагаемой должности. Прежде всего потому, что мне не хотелось расставаться с должностью пожарного. Работа оставляла много свободного времени. Сделав за свою смену три обхода бараков и служб лагпункта, я обычно просиживал остальное время в техкабинете. Он помещался в отдельном домике, в единственной комнате которого стояли парты и стол для лектора. По стенам здесь были развешаны плакаты с изображением различных лесоповальных и лесообрабатывающих машин, деревьев различных пород в поперечных и продольных разрезах. Самым привлекательным для меня в этом помещении было то, что в нем никогда никто не занимался, да и вообще мало кто туда захаживал.

Техкабинетом заведовал очень симпатичный человек, бывший заключенный, отсидевший в Каргопольлаге восемь лет по 58-й статье, — Яков Максимович Притыкин. В мое время он был вольнонаемным, так называемым в среде заключенных — «вольняшкой», и проживал с женой и дочерью в одном из ерцевских двухэтажных домов для сотрудников лагеря. До своего ареста Яков Максимович жил в Ленинграде, учился на истфаке университета (до моего туда поступления) и работал в Библиотеке Академии наук. У нас, естественно, было много общих знакомых, прежде всего, общих учителей — профессоров истфака. Надо ли говорить, что мы с ним очень быстро подружились.

Словом, менять свою привычную и для условий лагерной жизни вполне хорошую «придурочную» работу на беспокойную, требующую большой отдачи времени и сил, деятельность заведующего клубом я не хотел. Капитан Носова тем не менее настаивала.

Другой начальник на ее месте не стал бы со мной церемониться. Разговор был бы короткий: отказываешься идти, куда тебя назначают, пойдешь на лесоповал, а закочевряжишься — отправим на этап! Но Мама Саша меня просто уговаривала. Она привела аргумент в пользу моего назначения заведующим клубом, о котором я раньше не думал и который разом положил конец моим колебаниям. Как заведующий клубом, я должен буду привозить в зону из вольного клуба кинокартины, приносить с почты газеты и журналы. А это значит: получу пропуск на бесконвойный выход за зону.